Можно также наблюдать, как взрослые, движимые педагогическим тщеславием, покупают своему ребенку специальную книжку с картинками, чтобы заставить его за короткое время вызубрить максимально возможное количество новых понятий или начинают в разговоре с ним лепетать «по-детски», потому что им кажется очень милым, когда слова звучат
неотчетливо. В действительности же подобными действиями мы задерживаем нормальное развитие детей. Чтобы этого не было, им нужно иметь пример подлинного языка, который служил бы ориентиром развития их собственной речи. Нередко и сами дети не выказывают восторга по поводу чересчур инфантильных выражений. Одна преисполненная благих намерений тетушка при малыше лет трех называла собаку звукоподражанием «гав-гав»; ребенок долго и мрачно молчал, а потом сухо промолвил: «Вооб-ще-то, это собака!».
Пусть ребенок спокойно болтает в положенное ему время на своем восхитительном, полном языкового творчества детском языке — подражание выведет его на правильный путь. Однако взрослому не следует искажать свою речь. Надо стараться избегать сентиментальности и всяческого кривлянья в разговоре.
Когда ребенок слышит правильную, культурную речь, он легко воспринимает ее достоверность, ясность, образную силу. А это не только обогащает его душу, но и способствует развитию речевого аппарата.
Можно ли обходить запреты?
Существуют разные мотивы, по которым мы позволяем себе необдуманно вторгаться в жизнь ребенка.
Из-за маленьких часто возникают огромные сложности. Матери нередко становятся измученными, а помощи им ждать не от кого. В нашей непростой повседневной жизни сплошь и рядом приходится иметь дело с хрупкими или даже опасными вещами. Как нам постараться предотвратить возможные попытки малышей стянуть скатерть со стола, унести книгу с полки, зажечь спички, окурки или завести машину, если мы случайно оставили ключ в зажигании? В наши дни уже не только одним психологам понятно, что постоянные запреты и предостережения могут заглушить, а в ряде случаев и навсегда парализовать инициативу ребенка. Разумеется, следует принимать меры предосторожности: закрывать розетки предохранительными крышечками, по возможности убирать с глаз все хрупкие и опасные предметы. Но и таким способом нам не удастся полностью избежать риска; кроме того, мы сделали бы бедной и неестественной жизнь в квартире, удалив за пределы досягаемоссти ребенка все неподходящие для него предметы. Было бы также непростительно позволить детям обращаться с оставшимися предметами, как им заблагорассудится.
Учитель вальдорфской школы Эрих Га-берт приводит в своей книге «Наказание в самовоспитании и в воспитании ребенка» пример того, как следует выбирать стратегию собственного поведения, соответствующую определенной стадии развития ребенка. Так, чтобы ребенок не обжегся о горячую печку, «за несколько недель до того, как ее собирались затопить, с ним играли в простенькую игру, которую часто повторяли: взрослый подносил ладонь к печке, быстро отдергивал ее, изображая ужас, но не дотрагиваясь до самой печи. "Ай! Горячо! Нельзя дотронуться!" Снова и снова ребенок повторял, копируя взрослого, всю сцену, пока, наконец, страх перед печкой не обратился в само собой разумеющуюся надежную привычку".
Такие упреждающие игры можно конечно придумывать до бесконечности. Но достаточно ли у нас для этого времени?
Специфика детства
Размышления о том, как далеко должна простираться забота о ребенке, ставят перед нами важнейший и сложнейший
вопрос: каковы требования к взрослому, предъявляемые самой сутью и спецификой детства? Лишь ничтожное число людей способно устоять перед трогательным обаянием малышей в первые годы их жизни. Разумеется, имеются в виду не только те признаки, которые, как считают биологи, инстинктивно пробуждают в нас стремление защитить ребенка и проявить заботу о нем: мягкие волосики, пухленькие формы тела, беспомощные движения и т. п. Все это прелестно, но практически то же самое характерно и для маленьких щенят или котят. Однако подлинное благоговение охватывает нас только перед ребенком: тут мы в состоянии почувствовать, что находимся перед чем-то, превосходит степень нашего обычного разумения.
Ситуация, в которой находится маленький ребенок, в самом деле, парадоксальна. В том возрасте, когда еще почти неразрешимой задачей представляется необходимость самому одеться и раздеться, постелить постель, есть с помощью ножа и вилки, эти же самые дети впитывают впечатления, благодаря которым они с легкостью овладевают двумя труднейшими человеческими способностями — речью и мышлением. Нет такого животного, которое бы умело по-настоящему прямо ходить, вести беседу, абстрагироваться от окружающего нас мира и рассуждать о нем в понятиях, выражаемых словами. Ребенок же научается всему этому, когда он еще беспомощнее любого животного.
Знаменитый американский психолог Арнольд Гезелл, завершив проводившееся им в течение многих лет исследование фаз развития человека, обобщил свой опыт так: «Если родители и учителя считают, что из ребенка можно вылепить все что угодно, достаточно лишь настойчиво давить на него извне, это значит, что взрослые еще не приблизились к познанию истинной природы душевного.
Уместно сравнение души с растением, а не с комком глины. Ведь глина не растет — форма полностью придается ей извне. Форма растения, напротив, приобретается изнутри благодаря собственным потенциям роста».
Вряд ли можно говорить о близости позиции Арнольда Гезелла и Штейнера, однако оба они описывают одни и те же внутренние силы, но только один — их физическую сущность, а другой — их сверхчувственный феномен. Штейнер отмечает разницу в отношении детей к духовному миру в течение первых трех лет жизни и позже.
Мощные сверхчувственные силы, действующие в ребенке, проявляют себя иначе, когда его душевная жизнь становится более сознательной. «Эти силы помогают человеку сориентироваться в отношении к силе тяжести, они участвуют также в формировании гортани и организуют мозг как инструмент мысли, чувства и воли». (Р. Штейнер.) Конечно, маленьким детям неподвластно ощущать сверхчувственные миры непосредственно и сознательно. Правда, есть поэты и мыслители, вполне определенно утверждающие, что имели подобный опыт в раннем детстве. Однако интенсивная связь с духовным миром не обязательно должна быть во всем осознанной. Штейнер использует яркий образ обращенной вспять «телефонной связи» ребенка со своим существованием до рождения.
В течение первых трех лет жизни человек непосредственно и в максимальной степени по сравнению с последующими годами «находится под влиянием того духовного мира, к которому он принадлежит» ("Духовное водительство человека и человечества"). Но к тому же духовному миру принадлежат мать, отец и другие окружающие ребенка близкие люди. В этом причина прямого и сильного воздействия их голосов и мыслей, в этом кроется и причина его зависимости
от них, особенно от матери, так как они глубочайшим образом связаны между собой и чаще всего соприкасаются друг с другом. Однако на ребенка производят впечатление действия, исходящие и от чужих ему людей.
Если вы серьезно отнесетесь к такой точке зрения, то процессы, с помощью которых дети научаются всем основополагающим вещам, предстанут перед вами преисполненными глубочайшего смысла. В эти процессы не следует вмешиваться, а надо лишь сделать так, чтобы ребенок мог нам подражать и мы должны попытаться стать достойными подражания.
В этом смысле, как отмечает Гезелл, можно было бы снова сравнить душу ребенка с растением: всем тем, чем для растения служат почва, дождь и солнечный свет, для ребенка должны стать окружающий мир и живущие в нем взрослые. Штейнеровское описание первых трех лет жизни ребенка не противоречит ни одному из важнейших открытий современной детской психологии.
Боулби и другие ученые, изучая реакцию детей на различные формы дефицита душевного тепла и исследуя с этой целью случаи наличия у ребенка нескольких «образов матери», установили, что в этот период ребенок обладает максимальной чувствительностью (которая позже уменьшается), и его самая глубокая душевная потребность состоит в том, чтобы за ним ухаживал один и тот же человек.