Выбрать главу

Так, на границе искусства и политики возникла художественная публицистика, а на границе искусства и науки явилась область, их объединяющая: литература научно-художественная.

Белинский понимал это так ясно, что даже пользовался термином «учёно-художественная» литература. Сожалея, что Пушкин не завершил работы над историей Петра, он писал: «… преждевременная смерть вырвала волшебное перо из творческих рук и надолго лишила Россию надежды иметь учёно-художественную (курсив мой. — А. И.) историю…» Петра.

Белинский тут утверждает возможность органического соединения литературы учёной и художественной. В то же время он говорит о редкости подобных книг, о необходимости крупного дарования для работы над ними.

Когда Горький писал о возможности стереть границу между научной и художественной книгой, он опирался на ещё небольшой количественно, но принципиально важный опыт, накопленный мировой и советской литературой.

В самом деле, соотношение между учёной и изящной литературой, указанное Чернышевским, меняется, например, в книгах Ильина, Паустовского, Житкова: они в равной степени обращены к рассудку и к воображению читателя, к его уму и сердцу. Вот один из важнейших признаков научно-художественной литературы.

Уже в первых своих произведениях М. Ильин находит очень разнообразные средства выразительности, которые дают ему возможность закрепить научный или технический материал в сознании читателя и в то же время вызвать к нему эмоциональное отношение, живой интерес, не затухающий с последней страницей книги.

Исторический факт, эпизод часто выполняет в его книгах ту же роль, что и образ: в частном, конкретном показывает общее, принципиальное. Но, давая представление о какой-либо вещи, определяя её, Ильин обращается и к образу в прямом смысле этого слова, обращается к сравнению. Его требования к образной характеристике очень высоки: она должна быть совершенно точной, не искажающей строго научного представления о вещи или явлении, должна быть короткой и неожиданной. Такая характеристика обладает большой ударной силой, прочно врезается в сознание.

«Главное свойство пружины — упрямство». Это сказано совершенно точно. Одним словом, взятым не из научного, а из бытового словаря, определено именно то свойство пружины, которое позволяет использовать её как двигатель. Простой, но впечатляющий образ упрямой пружины остается в памяти.

«Не шуба греет человека, а человек шубу». Эта характеристика, в сущности, не образ, а деловое определение. Но по воздействию на читателя она равнозначна образу. Афористичность определения заставляет запомнить его и пробуждает острый интерес к следующим страницам книги, к разъяснению — да может ли это быть, что человек греет свою шубу? Определение воздействует на эмоции читателя своей неожиданностью и забавностью.

Не являясь образом в прямом смысле слова, — оно продукт образного мышления, мышления художника.

«Кочергу можно заставить давать свет!» (раскалив её). Сопоставление раскалённой кочерги с лампочкой накаливания или, что менее очевидно, со свечой совершенно точно. Оно выполняет важную функцию в тексте — в предельно краткой, запоминающейся форме указывает на единство принципа свечения: «Возьмём ли мы свечу или лампу, всё равно какую — электрическую, газовую, керосиновую или какую-нибудь другую, — все они светят оттого же, отчего светит кочерга: от накаливания».

Афоризм разъяснён. Но только отчасти. Читатель уже понимает, что электрическая лампочка накаливания светит, как кочерга, потому что раскалена. А свеча, керосиновая лампа?

Тут нужны ещё разгадки.

А вместо них новая загадка: не было бы света, если бы не было копоти. Это снова не образ, а точное определение. Но оно обращено прежде всего к эмоциям читателя. Оно непонятно, возбуждает острое любопытство, заставляет работать мысль: ведь читатель знает, что копоть затемняет пламя. Любопытство возбуждено до предела — пора дать разъяснение. И оно дано — кратко и ясно.

Так от абзаца к абзацу, от главы к главе поддерживается и повышается интерес читателя к материалу. Каждое разъяснение требует нового. И не разрознённые сообщения даёт автор — он куёт крепкую цепь знаний.