Оторванность элегического заключения от существа философских взглядов Ксенофана, нечёткость мыслей, высказанных в последних фразах, и приводит к тому, что оно воспринимается как риторическое.
Мы подробно остановились на этом не слишком существенном для книги в целом эпизоде потому, что его недостатки в различных вариантах встречаются и в некоторых других главах, посвящённых характеристике философских учений.
После выхода в свет первого издания книги критика отмечала недостаточное разграничение идеалистических и материалистических учений, прежде всего в характеристиках Сократа и Платона.
В самом деле, в посвящённых этим философам главах были оговорки, разъясняющие идеалистический характер их учений, но действенность этих оговорок очень снижалась апологетическим тоном рассказа.
Авторы восхищались личностью философов, особенно Сократа. Об их жизни и деятельности они повествовали в том же одически-приподнятом стиле, что и о древних основоположниках материализма.
Несогласие авторов со взглядами философов-идеалистов вошло тут в противоречие с их увлечением личностью Сократа и гением Платона, вошло в противоречие с приподнятым стилем, словно по инерции распространившимся и на те главы, где материалистам его следовало бы избегать.
Как влияет характер изложения на идейное содержание главы, можно показать одним примером.
В первом издании книги читаем:
«Перед Платоном возникает царство идей. Это область, где нет красок, нет образов, нет ничего, что можно было бы видеть и осязать. Здесь душа созерцает высшие идеи — истину, благо, справедливость. Здесь жилище вечной, нетленной правды. А тот мир, который мы видим, — это только тусклое отражение незримого мира.
Так живет Платон двойной жизнью, сон принимает за явь и явь — за сон. Пристально вглядывается он в глубь своей души. Он видит, как возникают в ней понятия о вещах и понятия о понятиях. Это весь мир — с его шумом, красками, формами — отражается в его душе. А ему кажется, что отражение — это и есть настоящий мир. Платон подобен человеку, который, посмотрев в воду реки, сказал бы: «Вот этот дуб в воде и есть настоящий дуб. А тот, который растёт на берегу, — это его отражение».
Осуждение философии Платона содержится только в последних фразах. Тональность предшествующего изложения заставляет думать, что перед нами апология Платона.
Во втором издании мысль изложена иначе: «Платон создаёт в своём воображении призрачное царство идей». Введение эпитета «призрачное» и слов «создаёт в своем воображении» резко меняет характер абзаца, иначе освещает его. Читатель уже насторожен, готов отнестись критически к взглядам Платона на соотношение мира реального и мира идей. И когда авторы говорят, что Платон подобен человеку, принимающему отражение дуба за подлинный дуб, то этот вывод теперь согласуется с определением «призрачное царство идей», предваряющим изложение.
В первом же издании в словах «возникает царство идей» нет и намека на неправильность учения, на то, что оно противопоставлено материализму.
В новом варианте главы о Сократе резко снижается патетичность повествования. Оно стало проще, спокойнее. Идеалистическая сущность учения Сократа теперь показана чётко, но, к сожалению, ценою значительных потерь: смутным стал облик самого Сократа. Нас знакомят с философом, в сущности, пассивным и в идейной и в политической борьбе. Сократ не только покорно принимает смертный приговор, но даже идет ему навстречу. А ради какой идеи Сократ с готовностью принимает смерть, остаётся неясным.
В первом издании книги этой пассивности Сократа не чувствовалось. Приводились его слова на суде: «Но уж если надо присудить мне что-нибудь по заслугам, то я на вашем месте присудил бы содержать меня за счёт города… Так что же другое мне избрать? Темницу? Но для чего жить в темнице, раболепствуя перед стражами и судьями?» И дальше: «Вот и меня, — говорит он, — человека медленного и старого, догнала смерть. А обвинители мои, люди сильные и молодые, пойманы тем, что быстрее: злобою».
Перед нами образ человека не пассивного, а воинствующего. Но ни этих фраз, ни какого-либо их эквивалента во втором издании нет, и образ Сократа резко изменился.
Сложная попытка сохранить для читателя обаяние облика Сократа и одновременно вскрыть идеалистический характер его учения не удалась: в первом варианте не хватает критики идей, а во втором — неясен образ Сократа.