ФРЭНК. Именно об этом. В ответ на поставленный вопрос, как бы вы справились с теми трудностями, что связаны с постановкой «Пер Гюнта», вы пишете, цитирую: «Я бы поставила его на радио». Конец цитаты.
РИТА. Точно. Ровно так я и написала.
ФРЭНК. Ну и что дальше?
РИТА. А что должно быть дальше?
ФРЭНК. Понимаю, что это было с моей стороны достаточно наивно, но вообще-то я надеялся получить более развёрнутый ответ.
РИТА садится за стол и начинает распаковываться: пенал, линейка, блокнот, экземпляр «Пер Гюнта», а так же восемь критических работ о нём — всё это она извлекла из сумки.
РИТА. Больше не успела. Всю неделю в конторе было чертовски много работы.
ФРЭНК. Значит, вы пишете сочинения прямо на работе?
РИТА. Ну да.
ФРЭНК. А собственно почему?
РИТА. Потому что Денни просто бешеный становится, когда я начинаю заниматься дома. Видеть этого не может. А у меня нет времени каждый раз с ним препираться.
ФРЭНК. Но вы не сможете и дальше отделываться такими, прямо скажем, немногословными ответами.
РИТА. А что, разве я неправильно написала?
ФРЭНК. Не то чтобы неправильно, но просто…
РИТА. Ну, я понимаю, что этого мало. Но мне показалось, что ответила я на ваш вопрос правильно.
ФРЭНК. Ваш ответ, Рита, это только тезис, с которого могло бы начинаться написанное вами сочинение, но не более того.
РИТА. Ясно, но у меня просто не было времени, и потому я решила в одну фразу уместить все свои мысли.
ФРЭНК. Но этого явно недостаточно.
РИТА. Да почему же недостаточно?
ФРЭНК. Ну недостаточно, и всё тут.
РИТА. Но это же несусветная глупость, сами же говорили — сами говорили, что одна гениальная поэтическая строка стоит тысячи страниц какой-нибудь второразрядной прозы.
ФРЭНК. Но вы ведь, кажется, не пишете стихов. Мне бы хотелось довести до вашего сознания, что любой человек, который будет читать ваше сочинение и давать ему оценку, наверняка не удовлетворится вашим ответом: «Я бы поставила его на радио».
Встаёт со стула и подходит к РИТЕ.
Существуют общепринятые правила, как следует отвечать на заданные экзаменатором вопросы. Коли угодно, определённый ритуал, определённые «правила игры». И хочешь — не хочешь, им надо следовать.
Опирается рукой на стул, на котором сидит РИТА.
Помню, был один студент, который сдавал выпускной экзамен по теологии. Так вот, он вошёл в комнату, где шёл экзамен, извлёк ручку и написал: «Ответы на все вопросы знает только Бог», отдал листок экзаменатору и вышел.
РИТА(ошеломлённая). Прямо так?
ФРЭНК. А когда он получил свой листок назад, на нём было написано: «И только Бог может всё оценить по достоинству».
РИТА. И что же, он провалился?
ФРЭНК(чуть отодвигаясь от неё). Разумеется. Понимаете, остроумный ответ не всегда оказывается правильным.
РИТА(доставая сигареты). Да вовсе не собиралась я быть остроумной. Просто у меня не было времени, вот и всё.
ФРЭНК. Ну хорошо, теперь у вас время есть.
Склоняется над ней.
Посидите хоть пятнадцать минут спокойно и подумайте над более развёрнутым ответом: «Пытаясь преодолеть, трудности, связанные с постановкой «Пер Гюнта», я бы поставила его на радио, потому что…» и дальше постарайтесь убедительно аргументировать, почему бы вы так поступили, используя цитаты из работ известных исследователей. Сделаете?
РИТА. Ну хорошо, будь по-вашему, сделаю!
Берёт своё сочинение, ручку, текст «Пер Гюнта», книги об Ибсене, засовывает в рот сигарету и со всем этим направляется к столу, стоящему у окна.
ФРЭНК. Послушайте, вы хоть поняли, о чем я вас прошу?
РИТА останавливается и не вынимая сигареты изо рта, бросает через плечо.
РИТА. Чего ж тут не понять. Вы что же, решили, что я полная кретинка?
Берёт стул, на котором сидит обычно и ставит его рядом с окном. Садится раскладывает своё хозяйство на столе, отодвигая при этом вещи Фрэнка, которые ей мешают.
ФРЭНК передвигает свой крутящийся стул в сторону и усаживается читать сочинения других студентов. РИТА устраивается на своём стуле со всеми удобствами и начинает пускать дым колечками.
А что, Пер Гюнт, он ведь искал смысл жизни, верно?
ФРЭНК. Ну, если в двух словах, то да.
РИТА. Ясно.
П а у з а.
В среду, когда я делала завивку одной клиентке…
ФРЭНК. После расскажете.
РИТА(поворачиваясь лицом к Фрэнку). Да напишу я, не волнуйтесь. Я хочу вам сейчас рассказать. Вожусь я, значит, с её головой, и такая тоска меня взяла, все несут какую-то чушь, ну как обычно у нас, и тогда я возьми и спроси у этой женщины: «А вы про «Пер Гюнта» слыхали?» Ну, она-то решила, что это новое средство для укладки волос. Тогда я ей всё рассказала, про пьесу то есть. И что бы вы подумали — она меня с таким интересом слушала, с ума сойти!
ФРЭНК. Неужели?
РИТА. Представьте себе. А потом и говорит: «Мне бы тоже хотелось отправиться на поиски смысла жизни». И среди людей, которые меня окружают, таких очень много. Потому что наша жизнь лишена этого смысла.
З а д у м ы в а е т с я.
Фрэнк, вы же знаете, что такое культура, мировая культура? Ведь даже если человек регулярно ходит слушать оперы и всё такое — это же ещё не называется «культура», верно?
ФРЭНК. Верно.
РИТА. Ведь на самом деле культура — это образ жизни человека, так? Ну так вот, у нас вовсе нет культуры.
ФРЭНК. Ну, разумеется, есть.
РИТА. Это вы о чем? О так называемой «пролетарской культуре»?
ФРЭНК. Ну…
РИТА. Да читала я про это, но наблюдать в живом виде не приходилось.
ФРЭНК. А вы оглянитесь вокруг себя.
РИТА. Да я только и делаю, что оглядываюсь, однако никакой культуры не обнаруживаю. Я только вижу пропащих людей, живущих на антидепрессантах с единственной мыслью: день прошёл — и хорошо. Но им такого никогда не скажешь, они же, видите ли, гордые. Они совершенно убеждены, что с культурой у них всё в порядке, особенно когда они сидят в пабе и лакают из пластиковых стаканчиков своё любимое пиво.
ФРЭНК. Ну, в этом нет ничего плохого, коль скоро сам процесс доставляет им удовольствие.
Во время следующего монолога РИТЫ — ФРЭНК постепенно откладывает в сторону свои бумаги и слушает её со всё большим вниманием.
РИТА. Никакого удовольствия этот «процесс» им не доставляет. Потому что в нём нет смысла. Они любят вспоминать прошлое, когда шла война, или когда им надо было биться за каждый кусок хлеба, и за каждую тряпку, и за крышу над головой. И у них загораются глаза, потому что тогда в их жизни был этот самый смысл. А теперь — что ж, у всех есть хороший дом, все сыты, и денег тоже достаточно, и вроде всё в полном порядке, но в глубине души они по-прежнему ощущают, что чем-то обделены. Это как будто болезнь, о которой все знают, но предпочитают не говорить, делают вид, что ничего не происходит, что всё в норме, и даже убийства, жестокость, сожжённые дома вроде бы неизбежны. Но ведь на самом деле тут что-то не так. А хуже всего что все, кто как бы должен отстаивать наши интересы, ну эти из «Дейли миррор», и «Сан», и телевизионщики, и из профсоюзов, — чему они нас учат? Зарабатывайте деньга, ничего другого. Но нам не нужно ещё больше денег, ни мне, ни многим другим. Ведь невозможно до бесконечности скупать новые шмотки и всё прочее. Но профсоюзы советуют нам заколачивать больше денег, а в газетах и по телевидению всё время рассказывают, на что их лучше потратить, и вроде всё о'кей, все здоровы, и никакой болезни и в помине нет.