Ага! Не тут-то было! Маму не проведешь.
— Да с огурцами целый день возилась. Завтра ж помидорки закрывать буду, так сегодня хотела огурчики все добить. Вот и до ночи не успела. А что это у тебя такие глазки заплаканные? — подозрительно прищурилась мама. — И почему ты не со Стасиком? Я все думала: звонить или нет? Вы же в пятницу по танцулькам обычно скачете в этих ваших клубах. А потом думаю: а и позвоню. А вдруг застану? А Стасик у тебя? Позови мне его. Поприветствую дорогого будущего зятька.
— Мама, тут такое дело…
— Да подожди ты с делами. Зятька мне позови!
— Не могу, мам.
Я набрала воздух в легкие и выпалила:
— Свадьбы не будет. И зятя у тебя больше нет. Я его выгнала.
— Ты его что? — огурец выпал из маминых рук. — Ой, боже мой! — она отпила воды из миски, в которой были замочены огурцы, схватила кухонное полотенце и принялась нервно обмахиваться.
— Выгнала, — я расплакалась и закрыла руками лицо. — Он мне изменил, ма. Я его сегодня застала с какой-то блондинистой выдрой.
— Да ты с ума сошла! — закричала мама. — Свадьбу отменять из-за такой ерунды! Молодой, красивый, богатый москвич с собственным бизнесом.
— Ты меня не слышишь, мама!
— Нет, это ты меня не слышишь! — она схватила огурец, разломила напополам и с досадой бросила на стол. — Ты что думаешь: такие женихи на дороге валяются? Думаешь, ты такая одна? Застала она его. Ну застала. Молодой мужик, гормон играет. Девки блядовитые вокруг так и крутятся. А ты клювом щелкаешь, рохля!
— А что мне делать по-твоему? На веревке его держать?
— Да хоть в кандалы закуй! И его самого, и его "закуй", — закричала мама. — Не поможет, если мужик — кобелина. А они все кобели. Так что нам замуж не выходить? Ты мне и думать забудь! — мать гневно взмахнула пучком укропа. — Подумаешь, с сиськами! — она понюхала укроп и пробормотала: — что-то укроп в этом году вялый какой-то. Духа вообще нет.
Я задохнулась от возмущения. Хорошо ей говорить после стольких лет семейной жизни с моим отцом.
— Я бы на тебя посмотрела, как бы ты реагировала, если бы папа такое тебе устроил.
— А он и устроил! — мама понизила голос и обернулась.
Потом встала, выглянула в коридор и плотно закрыла дверь в кухню.
— Не хотела я тебе говорить, доча. Да видно: время пришло. Взрослая ты уже. И сама в такое же дерьмо угодила, — она вдруг бросила укроп на стол и заплакала, закрыв глаза веселеньким кухонным полотенцем в крупных зеленых яблочках.
Несколько минут она молча ревела, а потом решительно вытерла слезы и сказала:
— Вот послушай меня, доча. Расскажу я тебе. Раньше-то ты маленькая была, не поняла бы. А теперь-то че? С сиськами, говоришь? Твой отец тоже в свое время нашел и с сиськами и с жопой. У меня отродясь такой жопы не было. Ты костистой и худенькой фигуркой в меня-то пошла. А папа твой — он же завсегда фигуристах любил, туго налитых. Он тогда водилой на скорой помощи работал. Ой, жизнь страшная была! На дворе лихие 90-е, зарплата копеечная, еще и не платили месяцами. Я тогда на двух работах вкалывала. Тетя Зина, тетка твоя, меня в свою столовку пристроила. А там еда дармовая, тем и кормились. Еще и почту мыла по ночам. Ну, сама понимаешь, на любовь к мужу у меня времени не оставалось. Домой приду — руки с ногами скрючивает. Поясница отламывается. Вроде и молодая была, вот как ты сейчас, а затюканная да замотанная. Да еще и ты кроха, а твой брат еще меньше. Какой уж там секс? А папаша твой всегда по этому делу большой любитель был. Мужики ж они как: что война, что тюрьма, что бардак в стране, а все равно свой стручок пристроить должны. Ну вот и спутался с медсестрой из той больницы, куда скорая людей болезных привозила. Что тебе сказать, доча? Как я плакала! Как ты сейчас.
— А как ты узнала? — всхлипнула я. — Застала их? Как я?
— Да нет. Папаша твой тот еще партизан. Так шифровался, что мне с моей замудоханной жизнью и не догадаться бы, да добрые люди рассказали. Ночь я переплакала и пришла на нее посмотреть, в больницу нашу, единственную в городе. И как раз мой-то к ней тоже пришел. Я за углом стою, едва дыша. И ногтями себе ладони царапаю, чтобы не взвыть. А она в халатике белом по коридору рассекает. А халатик тот прям как влитой на ней сидит. Сиськи под ним пятого размера. И жопа белой тканью туго обтянутая. Как сосиска в целлофане. А мой-то прям как кот на сметану на нее косится. А она с Украины была. Такая гарна дивчина. И вот она ему говорит:
— Ой, шойта схудла я! — и халатик так туда-сюда телепает.
Вроде как похудела она и халатик на нее большой.
— Ты бы мне тортика принес, шоколадного, а то давно не баловал свою кошечку, — и когтями ему по груди шкрябает. Кошечку изображает, корова толстожопая!