— Что вам от меня нужно? — с трудом сдерживая себя, тихо спросил Якоб.
— Смотри, — сказал Бергеман и помахал в воздухе желтоватым письмом, — кажется, эта как раз подойдет для тебя. Бухгалтерша. Зовут Хельгой и живет совсем рядом.
— Если она бухгалтерша, — желчно проворчал Якоб, — то, скорее всего, она подойдет тебе.
— Почему же это мне? — спросил Бергеман, не меняя выражения лица.
— Чтобы вести строгий учет в твоем бумажном гареме.
В какой-то миг лицо Штриглера передернулось. Якобу показалось, что он хихикнул.
«Но даже если и так, — подумал унтер-офицер, — он все равно не на моей стороне».
— Значит, ты отказываешься? — спросил Бергеман.
— Отказываюсь, — буркнул Якоб, — мне и своих хватает!
При этих словах Бергеман улыбнулся, и унтер-офицер понял почему. В то время как ефрейтор получал письма целыми пачками (вчера — три, позавчера — семь, и, кроме того, мать чуть ли не ежедневно присылала ему какой-нибудь перевязанный сверточек), Якоб вот уже несколько недель ждал одного-единственного письмеца.
— Ну ясно, — заметил Бергеман, — кое-кто купается в письмах, а другие лишь ждут их. Но что касается…
— Пошел ты к черту! — зло отрезал Якоб.
— Шуток не понимаешь, мой дорогой унтер-офицер.
— Я-то их понимаю.
— С письмами — тоже шутка.
— Твое объявление в журнале, Бергеман, можно рассматривать как подлость!
— Только не строй из себя праведника, — сказал ефрейтор, и в глазах его промелькнула злоба. — Социализм от такой ерунды наверняка не развалится, да и силу армии этим не подорвешь. Так что не очень-то задавайся. В конце концов мы в роте не на плохом счету. И потом, я давно уже хотел тебе сказать: до твоего прихода у нас в подразделении царили мир и согласие, по крайней мере, жили мы весело, коллектив спаянный у нас был.
Унтер-офицер Якоб Тесен все же вышел из комнаты. В длинном коридоре стояла тишина, как и всегда в послеобеденное время. Около лестницы за столом сидел дежурный по роте: сегодня дежурил фельдфебель. Он сонно откинулся на спинку стула.
— Куда? — спросил он Якоба, когда тот проходил мимо.
— Подышать свежим воздухом.
— Недурно! Если бы я мог, тоже пошел бы с тобой.
Якоб понимающе кивнул головой, сказал в ответ что-то банальное и уже через минуту не мог вспомнить, что именно. Он спустился по каменной лестнице. Его шаги глухо отражались от белых кафельных стен.
«И все-таки ты осел, — ругал он себя, — огромный, длинноухий, беззубый осел». Выходя из здания, он думал о том, как найти выход из неудобного положения, в котором он оказался.
3
Широкой гладью перед ним простиралось море. Воздух был свеж и пропитан запахом соли и водорослей. Около забора Якоб снова наткнулся на вчерашнего мальчугана.
— Что, малыш, никак не расстанешься со своей смешной бутылкой?
— Меня зовут Олаф, — серьезным тоном ответил мальчик.
Он стоял в воде по самые голенища своих белых резиновых сапожек и внимательно рассматривал рябое дно у своих ног.
— Зачем тебе эта бутылка?
— Я буду держать в ней рыбок.
— А как ты собираешься их наловить? — поинтересовался Якоб.
— Руками… — ответил мальчик. — А разве так нельзя?
— Нет, — возразил Якоб, — руками ты ничего не поймаешь. И вообще здесь рыбок нет: тут очень мелко. Но я могу дать тебе хороший совет: выходи-ка ты побыстрее из воды, она еще слишком холодная.
— А что, если мне все-таки попробовать?
— Получишь насморк, а потом мать будет тебя ругать.
Мальчик не двигался с места.
— Не будет она меня ругать: ее ведь здесь нет.
Якоб пожал плечами:
— Ну, значит, кто-нибудь другой отругает.
— Старшая сестра, что ли?
— Может быть, и старшая сестра.
Мальчик оторвал свой взгляд от воды и выпрямился:
— А ты меня не выдашь?
Якоб замотал головой:
— Вот еще! Я даже не знаю, где ты живешь.
— Вон там я живу, — ответил малыш, и его худенькая рука указала в сторону от пляжа, туда, где за матово-зелеными дюнами в излучине бухты прилепилось несколько домиков с камышовыми крышами. — Но только ты туда не ходи.
— Друзей я не предаю, — кивнул головой Якоб.
— Честное слово?
— Даю слово воина. Раз ты живешь у старшей сестры, значит, ты не отсюда?
Мальчик вытер мокрые руки о свои темные шорты.
— Нет, не отсюда, — ответил он. — Я приехал из города на отдых, потому что долго болел.