Лиза. Кажется, барин идет.
Леонид выходит с противоположной стороны, в плаще.
Надя. Ну не красавец, что ль, это, а? Лиза!
Лиза. Ах, перестань! Ты точно больная либо полоумная.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и Леонид.
Леонид (подходя). А я думал, что ты обманешь меня - не придешь.
Надя. Отчего вы так думали?
Леонид. Да ведь ты говорила, что не любишь меня.
Надя. Мало ли что девушки говорят, а вы им не верьте. Как вас не любить, красавца этакого.
Леонид (удивленный). Что ты, Надя! (Берет ее руку, несколько времени держит, потом целует.)
Надя (в испуге отнимает руку). Ах! что вы это делаете! Голубчик, барин! Как вам не стыдно?
Леонид. Уж я тебя очень люблю, Надя!
Надя. Любите? Ну что ж, вы бы так меня поцеловали.
Леонид. Можно, Надя, а? ты позволишь?
Надя. А что ж такое за беда!
Леонид (оборотившись). Ах,, и ты, Лиза, здесь…
Лиза. Уйду, уйду!.. Мешать не буду.
Леонид (сконфуженный). Я совсем не потому. С чего это ты выдумала?
Лиза. Ну уж, не хитрите. Мы тоже знаем… (Отходит за кусты.)
Леонид. Так ты мне позволишь поцеловать тебя? (Робко целует.) Да нет, дай мне руку поцеловать.
Надя (прячет руки). Нет, нет, как можно! Что это вы!..
Леонид. Отчего же? Знаешь ли ты это: ты для меня теперь дороже всего на свете.
Надя. Будто и правда?
Леонид. Ведь меня еще никто не любил.
Надя. Не обманываете вы?
Леонид. Нет, право!.. Право, никто не любил. Ей-богу!
Надя. Не божитесь: я и так поверю.
Леонид. Пойдем сядем на лавочку.
Надя. Пойдемте.
Садятся.
Леонид. Что ты так дрожишь?
Надя. А разве я дрожу?
Леонид. Дрожишь.
Надя. Так, должно быть, озябла немножко.
Леонид. Позволь, я тебя одену. (Одевает ее полой плаща и обнимает. Надя берет его руки и держит.)
Надя. Ну, вот и давайте так сидеть да разговаривать.
Леонид. Да об чем же мы будем разговаривать? Я только одно и буду говорить тебе, что люблю тебя.
Надя. Вы будете говорить, а я буду слушать.
Леонид. Да ведь это надоест одно и то же.
Надя. Вам, может быть, надоест, а мне никогда не надоест.
Леонид. Ну, изволь, я буду говорить, Я люблю тебя, Наденька. (Встает и целует ее.)
Надя. Что ж это вы! А вы сидите смирно, как уговор был.
Леонид. Так сложа руки и сидеть?
Надя (смеясь). Так и сидеть. Вот слышите, в роще соловей поет. А вы сидите да слушайте. Как хорошо так слушать.
Леонид. Как так?
Надя. Да вот так, как мы с вами сидим. Кажется, всю жизнь так бы и сидела да слушала. Уж чего еще лучше, чего еще надобно…
Леонид. Наденька, да ведь это, право, скучно.
Надя. Вот вы каковы, мужчины-то! Вам уж сейчас и скучно сделается. А я вот готова всю ночь просидеть да глядеть на вас, не спуская глаз. Кажется, про весь свет забуду! (У нее навертываются слезы, она нагибает голову, потом смотрит на Леонида пристально и задумчиво.)
Леонид. Теперь бы хорошо на лодке покататься; погода теплая, месяц светит.
Надя (рассеянно и почти машинально). Чего-с?
Леонид. Покататься бы на лодке; я бы тебя перевез на островок. Там так хорошо, на островке. Ну, что ж, пойдем. (Берет ее за руку.)
Надя (в задумчивости). Куда же-с?
Леонид. Куда, куда? Я тебе говорил, разве ты не слыхала?
Надя. Ах, извините, голубчик барин! Я задумалась и не слыхала ничего. Барии, миленький, простите! (Кладет голову ему на плечо.)
Леонид. Я говорю: поедем на островок.
Надя (прилегая). Ах, да куда вам угодно! Хоть на край света! Только бы с вами… Ведите куда хотите.
Леонид. Надя, ты такая добрая, такая миленькая, что мне кажется, я заплачу, глядя на тебя. (Подходят к лодке.) Прощай, Лиза.
Лиза (выходя из кустов, грозит). Смотрите вы!
Леонид и Надя садятся в лодку и уезжают.
Лиза. Вот и уехали! Дожидайся их тут! Страсти ведь это, да и только! Ночью, в саду-то, да еще и одна! Эко наше дело - всего-то бойся! И человека-то бойся и… (Оглядывается.) Смерть ведь это! Человек-то бы еще ничего, все как-нибудь сговорить можно… Батюшки! Идет кто-то! (Смотрит.) Ну, ничего; это наши старики с гулянья. (Прячется.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Выходят Потапыч в шинели и в шляпе с широкими полями и с тростью, немного под хмельком; Гавриловна в старомодной шляпке. Садятся на скамью.
Потапыч. Нет, ты, Гавриловна, не то… ты не говори!.. Барыня у нас такая… барыня добрая!.. Вот попросились мы на гулянье, ну, говорит, ступайте… А что про нее говорят… это я не знаю: не мое дело, ну я и не знаю.
Гавриловна. Еще б нас-то не пустить, Потапыч! Мы с тобой не молоденькие, не избалуемся.
Потапыч. Молодых нельзя, потому на все, Гавриловна, примеры. Какие человек пред собой имеет примеры, так и он все может… подобно как…
Гавриловна. Ну, а вот зачем Гришку пустила? Сказала, не пущу - ну и не пущала бы.
Потапыч. Меня давеча Василиса Перегриновна смущала очень насчет Гришки… очень смущала, а я не знаю. Не мое дело, ну я и не знаю.
Гавриловна. То-то вот, ты говоришь, примеры-то? Лучше бы она сама хороший пример показывала! А то только и кричит: смотри да смотри за девками! А что за ними смотреть-то? Малолетные они, что ли? У всякого человека свой ум в голове. Пущай всякий сам о себе и думает. Смотрят-то только за пятилетними, чтоб они не сбаловали чего-нибудь. Эка жизнь девичья! Нет-то хуже ее на свете! А не хотят того рассудить: много ли девка в жизнь-то радости видит! Ну, много ли? - скажи.
Потапыч (вздыхает). Желтенькая жизнь.
Гавриловна. То-то вот и есть! Стало быть, их пожалеть надо, а не то что обижать на каждом шагу. А то на что это похоже! Уж им и веры нет, словно они и не люди! Только куда девка нос высунула, так уж сторожа и ходят.
Потапыч. Ведь нельзя же…
Гавриловна. Чего нельзя-то? Все можно. Полно ты, Потапыч! Ты привык с чужих слов, как сорока, болтать, а ты сам подумай.
Потапыч. А я не знаю… Я ничего не знаю.
Гавриловна. Строгостью ничего не возьмешь! Хоть скажи им, пожалуй, что вот, мол, за то-то и то-то вешать будут - все-таки будут делать. Где больше строгости, там и греха больше. Надо судить по человечеству. Нужды нет, что у них разум-то купленый, а у нас свой дешевый, да и то мы так не рассуждаем. На словах-то ты прикажи строго-настрого, а на деле не всякого виноватого казни, а иного и помилуй. Иное дело бывает от баловства, а иной беде и сам не рад.