Тьма необъятной бездны неба, сплошь усыпанная бриллиантовой россыпью играющих огней, так убедительно и доверительно нашептывала о чем-то неизмеримо большем, что нельзя было, созерцая, не думать о величии, животворности существующего, до глубины сокровенного, щемящего и увлекающего романтичной далью звезд, которые, мигая ежесекундно, завлекают доверчивые думы к себе, в загадочные, полные таинства пространства. Там, представлялось, не может существовать ни ложь, ни обида, ни злобный оскал враждебных лиц. Казалось, будто здешняя местность сознательно существует для душевного покоя, философских побуждений, созерцания души пространства в своем изначально существующем единении. Только ночь, ничем не отвлекаемая, дает глубину, широту всеохватывающей, сильной воображениями мысли. Каждый задумчивый, меланхоличный момент бытия отодвигает яркие краски жизни, повседневной радости, дает простор для объемного представления существующего, критического анализа наболевшего. Ничто не мешает здесь надолго уйти в себя, в свои мысли и пребывать в них до тех пор, пока не прояснится твой разум, не окрепнет дух личными решениями.
Что же ребенок?
С трех лет начал он обучаться по строгой программе, которую преподавал ему сам настоятель. Ничто не мешало и не отвлекало мальчика от повседневных занятий. С шести лет стодесятилетний малоподвижный монах Чжу обучал ребенка языку, литературе, истории, географии и математике. Но это занимало не более трех часов в день и всего пять дней в неделю. Все остальное время по шесть, восемь часов в день уходило на заучивание стоек, движений, поворотов, уходов, уклонов, общеразвивающих и специиальных упражнений, которые с возрастом усложнялись, увеличивались в объеме, интенсивности. Многочасовые повторения, каждодневность занятий так вжились в него, въелись неисчезаюшей обыденностью, что во сне реально видел себя движущимся в самых различных естественных и неестественных положениях: по горам, скалам, ущельям, канатам, лестницам, деревьям, копьям. Невообразимым кошмаром снились ему ночные прыжки с кувырками, отработкой ударов над водой и приводнением в ледяную купель. Звери с человеческими лицами, люди с обликами зверей преследовали ого, догоняли. Удары наносились со все возрастающей силой и безжалостностью. Крики становились громче, свирепее, ужаснее. Лица вихрем менялись в калейдоскопе событий, искривлялись, преломлялись, вырастали до размеров видимого пространства и… и исчезали. Следом появлялись палки, цепи, нунчаки, серпы, шестоперы, кинжалы, сабли, клевцы. Они поодиночке и разом налетали на него, переламывались, раздваивались при встречных блоках и парировании. Он уклонялся, отпрыгивал. Отбивал руками, ногами. Дальше оказывалось, что это руки и ноги его спаринг-партнеров. Приемыш кричал. Кричал громко. Слышал себя во сне. Вздрагивал. Просыпался. Холодный пот явственно напоминал о сущем. Галлюцинации зловеще являли гомерические лики: они дергались, сардонически и громогласно гоготали. Внезапно исчезали. Тело охватывали жуть и тленный страх. И… наконец наступил момент, когда все кошмары кончились, все куда-то провалилось, исчезло, не появлялось. Рус стал спать спокойно и сильно. Было ему тринадцать лет.
На общем собрании Дэ сказал, что Рус стал настоящим бойцом, психологически окрепшим и стойким. Что дальше он будет обучаться с группой прикладного мастерства.
Мальчик не мог понять, как настоятель определил, что он вырос в мастера рукопашного боя, но что это было так, чувствовал по себе. Заключительные поединки с партнерами он провел на высоком безэмоциональном уровне. Знаменитый семидесятишестилетний Ван удовлетворенно цокнул языком и долгим взглядом провожал Руса, пока тот не скрылся в храме.
С этого момента мальчика дополнительно начали обучать русскому и английскому языкам, философии, анатомии. Подросток все так же продолжал жить уединенной жизнью отшельника. Настоятель нечасто собирал монахов вместе, и они редко видели друг друга. Рус считал себя уже вполне взрослым, когда Ван в дополнение к двум диким котятам, жившим в одной келье с ним, подарил ему только что родившегося ягуара.
— Не бояться зверей будешь в том случае, если поживешь с ними и будешь досконально знать их повадки. Звери трусливее человека. Менее опасны своими бесцелевыми действиями, но люди пасуют перед непредсказуемостью, — наставлял старый профессионал.