— Ай-я-яй. Опять ты не при делах. Эти оперативные сказки я от тебя двадцать лет слышу. Можешь рассказывать их кому-нибудь другому, или когда я уйду на пенсию. Я на тебя, брат Чан, крепко надеялся. А ты меня, доброго старика, не учел.
Полковник понял, что можно присесть за стол и, преданно глядя на шефа, добросовестно лукавил:
— Несносный Ван опередил нас и кое-где даже обманул. Если бы американцы обратились к нам за содействием, разве я отказал бы. Споун хоть и невелика фигура в американских рядах, но я его более уважаю, чем Динстона.
— А что это вы, государственный чиновник, все принимаете на личные симпатии: хочу люблю, хочу нет. В народные диктаторы метишь: бюрократический деспот. Точно тиран. Взятки берешь?
— Только мелкими купюрами.
— М-да. Наверное я тебя все же отстраню на время Что-то бесовское в тебе появилось. В "Ночном драконе" что произошло?
— Стреляли.
— Знаю. Сорок человек убито.
Чан непроизвольно изменился в лице.
— Сорок?!
— А ты сколько думал?
Думал меньше.
— Так что там было? И не думай мне лгать, все равно на чистую воду выведу.
Полковник нейтрально пожал плечами.
— Наверное, старые грешки. Монахи наказывают группировки, которые выступили против них в семидесятом. Ван исполняет.
Генерал пожевал губами, повертел нервно головой.
— Управы на них нет. Этому архару Вану под девяносто. И хворь его никакая не берет. Что он пьет?
— Энергия в нем мощная.
— Да не энергия. Кровь, наверное, пьет чужую.
Чан уже вдохновенно расслабился, небрежно махнул рукой.
— Может быть: если сорок человек в Гонконге постреляли.
— Ты меня не поддевай: молод еще.
Генерал беззлобно показал подчиненному тощий кулачок.
— Нехорошо. Я старый человек, плохо переношу смерть.
Но Чан продолжал оперативно философствовать.
— Чисто по-человечески они правы. Распоясались не монахи. Банды под вывесками всяких там «Триад» переходят все границы условности.
Закон для них уже не становится преградой.
— Что ты мне гнусишь, уважаемый. Или я меньше твоего знаю, кто больше попирает законы: банды или твои любимые братья-монахи. Одним можно убивать, потому что они хорошие. Другим нет: потому что они загодя уже преступники.
— Если бы закон надежно защищал конституционно всех, монахи не брались бы дружно за оружие. Их трудно поднять на вендетту. А так, — полковник по старой привычке оглянулся на дверь, — кто может и умеет, тот всегда защищается.
— Слушай, вольнодумец, все-то у тебя свое на уме. Думается мне иногда, что ты не второй, так третий человек в государстве.
Полковник нагнулся к своим бумагам, но дьявольская улыбка не сходила с его хитрого лица.
— Что ты там хихикаешь, неблагодарный. Не прячься от судьбы.
— Я думал, что вы об этом и так знаете.
— О чем?
— Ну-у, о том что я далеко не последний товарищ в Поднебесной.
— Смотри мне, не последний. Доиграешься. Теневой в постели: так теперь никого не боишься.
— Нет, почему же. Потому и стремлюсь на время в Америку, чтобы после свежо и непредвзято взглянут на свою любимую родину.
— Болтливым стал. Через неопределенную клеточку будешь созерцать небо любимой родины. Ну, хорошо, брат Чан, отдохнул на бюрократическом стуле, теперь честно отвечай: почему в Америку хочешь?
— Накоплены сведения. Агентура из Южной Америки докладывает, что в рядах демонстрантов замечен боец, который ловко рушит полицейские шеренги во время беспорядков.
Шеф недоверчиво покосился на посерьезневшего подчиненного.
— Ну и что? И ты сразу решил, что это монах.
— Не решил. Хочу проверить. И от монахов ШАО Хан Хуа спешно отправился в Америку.
— Точно в Америку?
— Точно.
— Тебе не кажется странным: монахи спрятали Руса и, думаю, постарались сделать все возможное, чтобы брат их как можно дольше оставался в тени.
— Вот это мне и кажется самым странным. Не иначе, как осмысленные интриги господина Динстона продолжаются.
— Факты есть?
— Нет. Просто интуиция подсказывает.
— Один поедешь?
— Хочу просить майора Вэна с группой.
— Много хочешь. Одному скучно. Только твоя командировочка в такую юаньку влетит, что на прочие операции в Управлении денег не останется.
Поедешь один. Скромно. Пиши мне письма почаще. А там подумаем.
— Еще вопрос, товарищ генерал.
— Ну.
— Мне нужен подробный отчет всех передвижений Дйнстона, его команды за последние два года.
— К вечеру получишь. Но зачем тебе это?
— Старые сомнения все душу грызут: не монах был нужен американцам.
Слишком они в семидесятом быстро отступились от него и дешево решили ликвидировать.
— Ну и что с этого. Не вижу связи.
— Хочу проанализировать. Может быть что-то найду в прериях и предгориях Америки.
— А что именно сейчас тебя тревожит?
— Наверное следовало бы восстановить все передвижения американских лиц в районе Тихого океана.
— Ты что, студент? С преподавательской кафедры свалился? Где это можно такую информацию достать? Мы этим не можем заниматься. Да и к чему тебе это?
— А вот американцы за несколько минут восстановили бы все необходимые сведения. У них непревзойденно мощный информационный аналитический центр.
— Не скандаль. Все тебе не так. Твои какие интересы в этом?
— Высокие чины янки там что-то имеют.
— Конечно имеют. А почему им там их не иметь? Странно ты рассуждаешь для государственного чиновника международного масштаба.
— Можно, когда я вернусь из Латаны, попробую на этот счет что-нибудь более логичное подготовить нежели интуитивные домыслы.
— А сейчас?
— Сейчас я не готов. Просто размышления. Нужна свежая достоверная информация по передвижениям. Тогда можно сконцентрировать нужные данные.
— Что-то ты мудришь неестественно. Тихоокеанский регион: это же такая громадная территория: удаленность, малолюдность, дикость. Что ты там смог разглядеть?
— Динстон и Маккинрой имели много связей с различными преступными группировками. В последнее время эксперт побывал в Индонезии и снова якшался с бандами. Зачем ему это?
Генерал некоторое время, раздумывая, смотрел на Чана. Потом встал, подошел к карте. Долго изучал ее, обернулся.
— Может быть в чем-то ты и прозорлив. Не буду мешать. Хотя за нелицензионную слежку следовало бы тебе уменьшить оклад. Но…, ладно.
Забирай Вэна, только одного. Докладывай чаще. Динстон тоже не дурак.
Против тебя у него имеется долгоживущая злоба. Может быть ты и прав.
Ступай.
Глава третья
Мертвый иссушающий зной адской жаровней давил на долину.
Неподвижный раскаленный воздух ломал волосы, травил мысль, лишал радости существование. И вселенская тишина: бесконечная, давящая, уничтожающая.
Маленький, временный лагерь с политзаключенными, без бараков для самих узников, находился почти в центре означенной долины.
Время было к полудню. Час, когда все, кто мог, прятались от удушающего зноя в тень и торопились отоспаться перед ночным холодом.
Охрана лагеря "настороженно дремала прямо на вышках. Никто ее не тревожил. В такой ужасно мертвый для всего живого час у кого окажется достаточно сил пытаться бежать за колючую проволоку. В эти тяжелые минуты движение нормальным шагом требовало больших усилий и еще большей силы воли. Свободные от службы солдаты находились на первом этаже двухэтажного здания. Здесь имелись вода, постель, живой благоухающий комфорт. Все они сладко спали, широко раскинув ноги на кроватях.
Сами же обреченные заключенные, накрыв голову тряпьем, лежали вповалку, бессистемно, на самой земле. Уснуть им было трудно. Но несмотря на все это они, дремно забывшись, пробовали спать. Только душное марево воздуха медленно парило к небесам, рисуя коварные миражи для усталых путников.