Беспричинно разволновавшись, впервые заикаясь, он утвердительно закивал и невнятно пролепетал, что, если сеньор спрашивает того парня, который был телохранителем и начал стрелять но охране на вышках, то еще в начале боя он находился в казарме, открыл прицельный огонь по карабинерам и сейчас где-то должен находиться там же в лагере.
— Прикажи, чтобы нашли и позвали нашего парня, — глухо выдавил Хуа. Сам приказал Сину и Ши, чтобы они внимательно осмотрели подвал казарм?
Но искать особенно было негде. Здание небольшое и его обежали в считанные минуты. Руса нигде не оказалось. Педро холопски подбежал к Хуа.
— Сэр сеньор, нет второй машины начальника лагеря. Взорваны дальние ворота. Видно ваш человек уехал во время боя. Его никто не видел. В такой суматохе…
Мулат виновато развел руками.
— Он что, за пивом поехал? — не веря словам Педро пригрозил монах.
Но быстро пошел к дальним воротам. Они были в ширину не более трех метров. Один столб взорван. И в образовавшейся нише четко прослеживался ясный след протекторов колес на желтом песке. Две линии вели к далеким холмам, видневшимся на горизонте в сторону Запада. Хуа недолго постоял, что-то прикидывая в уме, потрогал песок. В упор посмотрел на мулата. Тот, не зная, какую состроить физиономию, глупо серьезничал и угодливо предлагал свою помощь.
Скоро возвратился отряд, посланный в погоню. Вели несколько раненых, несли двух убитых.
Хуа высказал имеющиеся сомнения командирам групп. Посоветовал оставить в живых захваченных и быстро исчезнуть подальше от этого лагеря. Скоро прилетят самолеты и будут утюжить бомбами всю территорию лагеря и прилегающую местность. Это живо привело в трезвое чувство уставших, но бездумно ликующих повстанцев. На два сохранившихся в целости грузовика погрузили тела погибших, расселись сами и уже без всяких реплик скоро двинулись в сторону далеких гор.
Хан Хуа с четырьмя своими боевыми товарищами на двух легковых автомобилях на предельной скорости метнулся в горы в сторону Чили, к стоянке вертолета. Ему теперь предстояло быстро переориентироваться в резко изменившейся обстановке. Передать сведения домой. Начать заново искать местонахождение Руса. "Ситуация осложнилась, вышла из-под контроля, — логично рассуждал Хуа, — теперь уже он в большей степени был подвержен репрессивным действиям парагвайской полиции и политической охранки Стеснера. Визит его группы не останется незамеченным в протоколах следствия. Поэтому следовало поскорее убираться из этой неприветливой местности, замести следы. Определить ближайшего охотника за ними…
Полицейское управление умело проанализирует полученные сведения.
И, если оно даже запоздает с выводами по лагерным событиям, на территории Парагвая все службы будут нести дежурство в боевой готовности номер один. На неделю, две, а то и три предстояло лечь на дно, переждать горячку первых дней спецслужб. Против местных революционных группировок полицейские предпримут массовые карательные меры в первую очередь. Монахов со временем могут оставить в покое. Во всяком случае для властей первоочередных интересов они не представляют.
Так рассуждал Хуа, подъезжая к замаскированному средь холмов, вертолету.
Глава десятая
Маккинрой внимательно прислушивался, но более вглядывался в непривычно сосредоточенное лицо Динстона, когда тот принимал по рации донесение. Физиономия полковника быстро покрылась бурыми пятнами, а голос начал срываться на первых же словах.
— Что ты несешь мне!! Какие повстанцы? Откуда? У тебя ведь все было продумано.
— …
— Монахи? Какие монахи? Что ты выдумываешь! Никого не должно быть.
— …
— А подкрепления? Где они?.. Почему они…?
— …
— Я не могу тебе верить, потому что так не должно быть.
— …
— А самолеты?
— …
— Опоздали? Ты меня не успокаивай. Теперь я знаю тебе цену. Мне нет дела до того, что вся охрана перебита. Ноль цена всем вашим приготовлениям, тем более наблюдениям. Ничего у вас не получится. Если в лагере не смогли что-либо дельного сделать, то дальше вы вообще останетесь без людей. Хватит болтать. Я прерываю связь. Встретимся в Асуньоне.
Динстон обреченно, чуть не плача, бросил трубку. Тяжело отдышавшись, гадко сплюнул на пол. Посмотрел на очень спокойного, чем-то даже неуловимо торжествующего Маккинроя. Еще более окрысился.
— Мерзавцы! Идиоты! Безголовые кретины! Монах снова ускользнул.
Этот каналья, начальник лагеря, и меня посылает подальше. Благодарит бога, что сам не оказался там.
Эксперт совсем даже не сочувствующе глядел на Динстона и с каким-то дьявольским удовлетворением соболезнующе вопрошал.
— Что же все таки произошло, полковник? По вашим отдельным репликам я ничего не понял. Почему такая экспрессия? Неужели все так плохо, что вы даже отказались от собственных реляций.
Но Динстон долго не мог успокоиться. Он метал громы и слюни перед собой.
— Какие шутки? Столько времени все готовилось. Подключена, подкуплена масса исполнителей. Неплохие кадры. Даже в руководстве оппозиции имеем надежных людей. В отрядах. И на тебе. Все постреляно.
Все погибли. Нет больше концлагеря, на который угрохали немалые деньги.
— А по порядку получится рассказать? — начальственно успокоил подчиненного Маккинрой.
Полковник дико оглянулся, отрешенно махнул рукой.
— Здесь трудно рассказывать, когда хорошее дело запорено. Нервишки надо беречь. Что-то я часто расстраиваться начал. Я вам уже докладывал, что мы нащупали монаха и через наших людей в руководстве партизанами оформили его телохранителем начальника лагеря.
Спланировали все, как попытку освободить политзаключенных. Заодно и от многих неугодных лиц оппозиции отделаться. Но вот этот кретин доносит мне, что, ожидая доклада о выполнении задания, получил сигнал, что в лагере стрельба. Связь прекратилась. Немедленно двинули туда два взвода карабинеров. Но они нарвались а засаду. Большие потери.
Армейскую роту послали а бронетранспортерах. Снова не так. Попали под минометный огонь. Пять машин подбито и повреждено. Вернулось из ста двадцати около восьмидесяти человек. Раненых не успели подобрать. Но даже из рядов партизан доносят, что монах исчез на машине начальника лагеря. А этот идиот, кретин, начальник должен находиться в это время не в городе, а там, в лагере, и самолично управлять всей операцией.
Динстон обиженно замолк, но, немного подумав, продолжил:
— И все же я не думаю, что кто-то мог подсказать монаху.
Маккинрой отложил недокуренный окурок.
— Он и сам мог догадаться. Что-то понял по настроению. Если вся охрана лагеря перебита, значит монах стрелял первым. А первым он очень редко стреляет. Кто-то его спровоцировал.
— Похоже, что все так и было, — не рассуждая, согласился Динстон. — Но откуда взялись монахи? Пять человек, доложили мне.
— Это уже неожиданная новость. Вы сказали, что за ними установлено наблюдение.
— Какое наблюдение? Что могут эти недоноски мулаты и метисы? Армия бежала. Кто знает, куда китайцы помчались на машинах. Аэропорт, вокзалы, гостиницы взяты под наблюдение. Но сама граница не очень-то перекрыта. Сейчас пока никто ничего не знает. Как обычно в таких случаях идет накопление информации.
Маккинрой задумчиво встал, не спеша подошел к карте. Долго смотрел район Парагвая.
— Сын природы. А мы просто практичные люди. Поэтому нам трудно с ним. Постоянное напряжение, которое испытывает он, подает в требуемый момент критические сигналы опасности. Это со многими происходит, но не каждый к ним прислушивается. Исчезает мгновенно. Никаких следов. Никаких хвостов. Даже своих братьев по духу не предупреждает. Но своим неожиданным исчезновением подает другим конкретный сигнал опасности. Для нас эта неизвестная китайская группа — неожиданная, и она более чем догадывается, что за Русом и за ними имеется наблюдение.
Динстон зло поглядывал в окно.
— Да. Я тоже об этом подумывал.