Слуги унесли остатки гороха и, чудо чудное, притащили пирог с изюмом. Пирогу Ричард постарался обрадоваться. Скорбеть можно день, два, можно плакать по ночам — но позволять скорби завладеть собой нельзя. Утонуть можно в горе. Юка так говорил. И сейчас Дик постарался немного вытащить себя из своей печали. Хоть чуть-чуть. Пока горе было сильнее.
— Господин капитан, — голос Арно прозвучал неожиданно громко, — разрешите спросить.
— Разрешаю, — кажется, в голосе капитана была неуверенность.
— Господин капитан, когда вернётся отец Герман?
— Должен вернуться к вечеру, — буркнул Арамона, снимая салфетку, — До ужина все свободны.
Обед кончился. Ричард догнал друзей. Сообщить весть было сложно, слова цеплялись за губы, будто были терновником. Было больно. Друзья ему поверили, отчего снова захотелось разрыдаться. Альберто как-то враз опустился, словно осел, будто бы подрубили нити. Сказал, что Паоло к нему тоже приходил. Альберто разрешил ему войти. Арно хмурился, братья-близнецы тоже — выходец не почтил их своим присутствием.
Дикон вывалил всё как на духу. Ему нужно было кому-то это сказать, нужен был человек, с которым он мог бы разделить этот груз… вины? Скорби? Он не мог сказать точно, что это было за чувство.
Строчки просились на язык, и он не отказал себе в песне, когда они остались одни. Ребята, очевидно, не знали ни языка, ни слов, но будто бы понимали, о чём он поёт. Будто бы когда-то давно знали это сами.
По лазоревой степи
Ходит месяц молодой,
С белой гривой до копыт,
С позолоченной уздой.
Монистовый звон
Горных стремян -
Ветрами рожден
И ливнями прян.{?}[Мельница — Двери Тамерлана]
Это было прощание. Они все прощались с Паоло таким образом, не имея возможности попрощаться лично. Не имея возможности увидеть его вообще. Он умер. Его забрали.
Ветер играл в ветках деревьях, уносят слова всё дальше, уносясь сам куда-то далеко.
Их было двадцать один. Несчастливое число. Дик думал, что это было просто предупреждение от судьбы. Думал, что может что-то сделать с этим. А Смерть пришла и забрала. Не спрашивая никого.
Дни потекли, скорбь постепенно ужилась в груди. Это было тяжелее, чем когда умер отец. Отец уехал на два месяца, прежде чем привезли его тело назад. И от Ричарда там ничего не зависело. Может, и здесь от него ничего не зависело, но Дикон просто не мог так думать. Не получалось. Возможно, он мог бы спасти Паоло и остаться в живых сам. Возможно, нет.
========== Глава Пятая. Крысы ==========
«Крыс много вокруг развелось, особенно в человеческом обличие.» ©
Мне нужен совет, подумал Дик. Я должен понять. Понимание от этих слов и мыслей не пришло, тем более, он не знал, что он должен понять и почему. Послышался смех, глубокий и ничуть не насмешливый. Так смеются в темноте, когда нельзя слишком сильно нарушить тишину. Легко, глубоко, тихо. Смех был дружелюбный, пусть Дикон и не мог понять, кому он принадлежит.
— Ты хочешь совета? — спросил Смех, смотря прямо в глаза, открыто, весело и немного сочувственно. — Ты уверен?
Уверен Дик не был, но смех звучал так знакомо, что он просто кивнул, не очень понимая, зачем кивать и что означают заданные вопросы. Кто-то спросил его, он ответил. Казалось, что голос говорил на другом языке, тот, о существовании которого он даже не подозревает. Но ему не нужен был смысл этих слов. Он просто уловил вопрос и ответил.
— Спроси своего монсеньора, — Смех хихикнул, и Дик сам себе попытался объяснить, как Смех может смотреть в глаза, смеяться и говорить. Выходило, что может. — Уверен, он тебе ответит.
— Монсеньор? — Дик понял лишь одно слово и вопросительно наклонил голову. Он улыбнулся. У него же нет монсеньора, о чём это Смех? Интересно. Смех снова засмеялся, тепло и искренне, будто его повеселил вопрос Дика.
Смех сказал что-то ещё, но Дик не услышал. Было хорошо. Зачем нужны какие-то слова, когда неплохо и так? Интересно.
Утром Дик проснулся и не мог вспомнить, что ему снилось. Было до странно легко, что Дик решил считать хорошим знаком. Сегодня унарам было позволено выехать в город, так что хорошие знаки тут не помешают.
Мысль ускользала, и Дикон решил не ловить её за хвост. Захочет — сама придёт. Может, ещё подружек приведёт. Гоняться за мыслью, когда она ушла порезвиться, — гиблое дело.
Баловник, топнув копытом о мягкую, оттаявшую землю, радостно заржал. Дик, коротко поблагодарив слугу, обнял коня за шею. Вокруг все свои, так что плевать. Подумаешь, немного заскучал по дому. Подумаешь, не сдержался. С кем не бывает, в конце концов?
Арно уехал раньше всех остальных, так что Дикон его не видел. Эстебан грациозно вскочил в седло, явно рисуясь, но придержал рыжего линарца, когда тот вздумал затанцевать. Конёк послушался, но недовольно всхрапнул.
— Вот уж не думал, сударь, — Дик решил для себя, что от сентиментов надо отвлечься, так что привычно зацепился за Эстебана. Тот навряд ли обидится. За столько месяцев жизни в «Загоне» они двое уже успели узнать границы в подколках. — Что лошадка посмеет высказать вам своё недовольство. Интересно, отчего так?
— Видимо, потому что я не настолько сентиментальный, — Хохотнул Эстебан. — Гоган застоялся, а я, такой бесчувственный, не позволяю ему распускаться.
— Гоганов лучше не распускать, — Согласился Берто, умело сдерживая вороного в загаре мориска. — Но вашего мы можем выгулять. Не желаете наперегонки до ворот?
— Без меня, господа унары, — улыбнулся Ричард. — Мой конёк хорош только в горах и качественных надорских болотах, увы.
— Ну, — Эстебан пожал плечами. — Без вас, Ричард, гонка не имеет смысла. Удачной прогулки.
Ричард и Альберто проводили взглядом удаляющихся всадников.
— Вот гад ползучий, а, — восхищённо прошептал Дикон.
Альберто хмыкнул.
— Тебя встречают?
— Да без понятия, — Дикон пожал плечами. — Мои «родственники» могут настолько заиграться в шпионов, что, возможно, и не вспомнят, что сегодня нам разрешено покинуть «Загон».
— Зря ты, может, так на них, — Альберто тряхнул головой. — Но если ты один, можем посмотреть Олларию вместе. Хотя…
— Чего ждать от города, который построили вдали от моря? — закончил Дик. Альберто засмеялся.
— Схватываешь налету!
— Конечно, — Дик фыркнул. — Ведь ты говоришь это только в те дни недели, которые все.
— «То, что истинно, повторять надобно на рассвете и на закате, и в полночь, и в полдень», — Важно сказал Альберто. — Также и Марикьяра. Она прекрасна только в те дни недели, которые все.
— Да-да, человек моря, — Дикон покивал, подражая важному тону друга. — А кто не согласен, тот пусть боится, ибо милосердие наше беспощадно.
— Именно!
Они засмеялись.
— Какие вы хорошие есть, что дождаться нас решили.
Рёв Йоганна застал их обоих врасплох. Они обернулись. Тщательнейшим образом одетые и причесанные братцы вели в поводу могучих коней, белого и вороного. За последние несколько месяцев Ричард научился неплохо их отличать, так что он определил, что Йоганн ведёт чёрного конька, а Норберт — белого.
— Бабушка Гретхен дарила их нам, — торжественно объявил Йоганн. — Она смеялась, что в бою не имеется время для спрашивания имени. Я есть чёрный всадник, Норберт — белый.
— Здорово, — Ричард расплылся в улыбке. —Ваша бабушка определённо мудра. Таких коней на поле боя сложно не заметить.
Йоганн выпятил грудь колесом, похвала ему явно понравилась.
— Мы самые последние, — заметил Норберт, — но главное не уйти, а вернуться. Свин перевёл все часы в доме на сорок минут вперёд. Если мы приходим в нужное время, он кричит — вы опоздали.
— Вот Тварь Закатная, — присвистнул Альберто. — Давай, Дикон, надо догнать твоего ненаглядного Эстебана и предупредить его.
— Он не мой, — огрызнулся Ричард, — и уж тем более не ненаглядный.
— Я думаю, Свин его предупредил, — Пожал плечами Норберт. — Любимчик и из нужной семьи — вот кто он.