— Монсеньор, — влез Коннер, — недосуг нам чистоплюйством заниматься. Господин генерал — человек богобоязненный, а нам лишь бы седунов, жабу их соловей, раз и навсегда отвадить, и гори всё закатным пламенем. Мы-то знаем, что к чему!
— Точно, — кивнул Шеманталь, — пусть получат и за прошлое и на будущее. А пленные, что ж… Не свезло им. Меня б утащили, я б Создателя молил, чтоб седунов смыло и меня вместе с ними.
— В надорском языке есть такое выражение: vzyvat’ k nebu o smerti{?}[взывать к небу о смерти], — Задумчиво проговорил Ричард. — Его говорят, когда раб, невольник или пленный просил смерти вместе с тем, кто лишил его свободы, и получил её. Считается честью умереть такой смертью. Есть множество легенд, где таким вот бывшим пленникам Лит позволял пропустить Лабиринт и сразу отправится куда нужно. Не знаю насчёт Лабиринта, но такая смерть считается почётной.
Курт вздрогнул. Дикон задумчиво смотрел на грозовые облака, думая о том, каково пленным у седунов. Будь Дик на их месте… Возможно, он бы бросился на первого из пленителей, до кого доберётся, лишь бы не уходить в одиночку. Ведь лишиться свободы… наверное, это даже хуже смерти.
— Чудны дела твои, человек. — Алва хмыкнул. — Кстати, ваш наставник не рассказывал про местных людоедов?
— Нет, я бы запомнил.
— Жаль. Вейзель, вы уверены, что ваши люди не сбежали?
— Ни в коем разе, монсеньор, — влез Коннер. — Что-то затянуло их в воду. Лово это не понравилось.
— Разделяю его чувства, но людоеда будем ловить позже. Если он, разумеется, не утонет. Курт, подготовьте все к взрыву. Раз уж вам невмоготу поджечь фитиль, это сделаю я. Мне в Рассвете делать нечего, а вы спасётесь.
Вейзель попытался возмущённым взглядом то ли просверлить, то ли усовестить Алву, но, как известно всем, совести у Рокэ нет, и Вейзель первым отвёл взгляд и молча махнул рукой, сдаваясь. Рокэ снова посмотрел на озеро, и Дик перевёл взгляд туда же.
Мутный бешеный поток, так не похожий на утреннюю ласковую речку, несёт в озеро песок, щебень, сломанные ветки. Вода стремительно прибывает, закрывая прибрежные валуны.
— Вот оно, горное чудовище, — задумчиво проговорил Рокэ, — во всей красе. Действительно, впечатляет.
Слова маршала тонут в нарастающем реве. На противоположной стороне озера стремительно набух чёрный, мерцающий вал.
Вот он домчался до устья реки, на мгновение замер, словно зверь перед прыжком, и обрушился во взбаламученное озеро. Волны грохнули о берега, отступили и снова бросились на скалы. Это было только начало, за первым валом шел второй, третий, четвертый. Озеро обезумело, водяные горы колотились в берега, внизу клокотало, как в чудовищном котле.
Дикон смотрел вниз и восхищался. Восхищался буйством стихии, гением Курта и отменной наглостью Рокэ. Никому не было дела до его восхищения, но это не мешало ему буквально захлёбыватся восторгом. Камень пел, и теперь ему было всё равно, поёт ли кто-нибудь вместе с ним. Так что Дик молчал, молчал смотрел и слушал прекрасную песню яростной и радостной стихии.
Вот он, Горный Зверь. Тот, о ком они с Рокэ пели.
Вейзель всё рассчитал верно, и порох пробил дыру в древнем завале, но тот же взрыв создал новый завал, ниже по течению. Впрочем, отсюда было понятно, что новая плотина совсем слабенькая, она не продержится долго против прибывающей воды, что с рёвом неслась через брешь, снося вековые ели и лежавшие между ними валуны. Вода прибывала и прибывала, а Дикон не мог отвести взгляд. Песня камня звучала в ушах эхом, уносясь всё дальше и дальше…
Затор наконец не выдержал. Грязекаменная лавина, накопив ещё большую мощь, покатилась вниз. Теперь сель бушевал внизу, совсем близко, под самыми ногами. К счастью, расщелина была достаточно глубокой, её стены — прочными, а Сона — выезженной и не пыталась ни сбросить его, ни понести. Ричард молча смотрел на разбуженного Зверя.
Эр решил честно играть краплёнными картами, так что Курту полагалось заминировать Змеиное Око. Тот пытался спорить, но Алва совсем не тот человек, которого можно усовестить или с решениями которого можно спорить.
Вейзель подчинился. А Дикон сожалел, что навряд ли сможет увидеть, как рождается зверь, что смоет замки разбойников, насильников и воров.
Очень жаль.
========== Глава Четырнадцатая. Почти конец ==========
Комментарий к Глава Четырнадцатая. Почти конец
Внимание, не проводилось серьёзной вычитки! Очень прошу неравнодушных читателей воспользоваться публичной бетой!
Приятного прочтения!
«Хочу быть лесной хренотенью и жрать непутёвых туристов.» ©
Адгемар вещал, головы «виновных» падали к ногам Ворона, за спиной проигравших блестело золото. Краденное или нет — Ричарда не волновало. Белый Лис разливался соловьём, даже предложил Ворону собственную дочь, пытаясь убедить всех вокруг, что кругом не виноват. Зря. Люди самого Лиса грабили и убивали, бакраны и варастийцы ненавидели врага всей широтой своей души, Ворон знал планы казара с самого начала — тут не было никого, кто мог бы поверить.
Дикон вглядывался в лицо стоящего в цепях. Это был Эпинэ. Тот, кого Белый Лис выставлял виновным за весь тот ужас. Дик смотрел, как эмоции принятия, растерянности и какой-то тупой боли мелькают на его лице, и сам был готов возненавидеть. Был готов возненавидеть того, кто на голоде и восстании хотел въехать в столицу, кто хотел насилием и разбойничеством захватить свободные земли. Робер платил золотом, за что потом другие расплачивались кровью.
Ярость поднималась из груди, заставляла задыхаться.
Впрочем, может, Эпинэ не виноват? Ричарду уже давно не десять лет, чтобы поверить на слово, чтобы понять и принять. Понятно было одно: Ызарги Чести решили захватить страну чужими руками. Им плевать на народ, у этих лицемерных дворян простой народ не в Чести. Они не могут подумать, что с ними будет без простого народа, не могут даже представить. Как будто булки и пироги для них растут на деревьях, дичь бегает по лесу уже приготовленная, а дом убирает себя сам. Для них нет никого, кроме себя.
Тупость. Какая беспросветная тупость.
Дикон решил не делать поспешных выводов. Что не мешало ему уже ненавидеть Лиса. Причин было предостаточно, в отличие от Эпинэ.
Солнце светило им в спину, а проигравшим — в лицо. Так даже лучше. Если завяжется драка, они будут в более выгодном положении.
— Больше мне нечего сказать, — да неужели он наконец заткнётся, — мы — мирный народ, мы пытались защититься и не смогли, в этом была наша ошибка, моя ошибка. Я жду ответа Талига, ибо в его руках наша жизнь и наша смерть. Что скажет побежденным Проэмперадор Варасты?
Как же хочется его смерти. Литов пёс, как же хочется, чтобы он умер. Дикон возвал к камню, но тот молчал. Он что-то знал, но не желал говорить.
— Ваше Величество, Вы ошибаетесь. — Ленивый голос Алвы резал не хуже ножа. — Претензии его величества Фердинанда к бирисским вождям не имеют никакого отношения к причине, по которой здесь находятся вверенные мне войска. Талиг пришел на помощь дружественной Бакрии. Я не более чем военачальник, подчиняющийся его величеству Бакне Первому. Мы находимся на земле Бакрии, и лишь её король и её народ могут выдвигать требования и заключать мир.
— Я счастлив приветствовать брата моего Бакну, — проникновенно запел Адгемар. Какая тварь. Лицемерная бешеная дрянь. — и я надеюсь склонить его выслушать нас, но пойманный нами преступник принадлежит Талигу, и я передаю его…
Бакна Первый хранил гордое молчание. И правильно. Чем больше Лис говорит, тем больше он предложит. Не посмеет не предложить — иначе свои загрызут. Это не лисы и не барсы, это настоящие шакалы.
— Ваше Величество, видимо, до сих пор неправильно представляет себе положение, — заявил Ворон. — Все пленные и все трофеи принадлежат Бакрии. Мы удовлетворимся тем, что Его Величество Бакна сочтет уместным нам передать.
Его Величество Бакна решил наконец сказать. Момент кажется подходящим.
— Мой народ много и долго терпел, — заявляет новоявленный король, — и виновны в этом бирисские кошки и кагетские ызарги. Но пришел наш день, и Великий Бакра указал нам путь к победе. Мы вернули себе все, что потеряли, но этого мало. Мы не уйдем из Озерной долины, она принадлежит и будет принадлежать моему народу, мы не вернем Барсово ущелье, мы сумеем сделать дорогу на запад дорогой дружбы…