— Наш горец — парень удалой, — тихо затянул он. Песня помогала расслабить горло, дышать становилось легче. Дикон лишь надеялся, что его сейчас никто не услышит. — Широкоплеч, высок, силён; Но не вернётся он домой, Он на изгнание осуждён.
Песня лилась, свободная, но тихая, разгоняя холодный стылый мрак комнаты. Темнота, что до этого, казалось, вместе с холодом проникает через горло и оседает в груди холодной мокротой, теперь отступила. Губы и нос разогрелись, он начал дышать всё ровнее и увереннее.
— Как мне его вернуть,
О, как его вернуть?
Я все бы горы отдала,
Чтоб горца вновь домой вернуть.{?}[Мельница — Горец]
Дыхание выровнялось, тяжесть с груди исчезла. Полноценный сон больше не шёл, но удалось подремать до рассвета, так что Ричард хорошо отдохнул. Утром была лёгкая тревога по поводу того, что приступ может случиться, но она быстро рассеялась. День должен был пройти, как обычно, ничего опасного не должно было случиться. Навряд ли найдётся причина, что спровоцирует приступ, так что до завтра он легко вытерпит.
Какими бы они всё не успели стать товарищами, но Дикон не горел желанием показать унарам эту свою слабость. Не хотел, чтобы с ним носились, чтобы подчёркнуто интересовались его здоровьем. Его болезнь — только его дело. Ещё это дело его родных, но Ричард уже привык, что те люди беспокоятся о нём, их забота не душила, а действительно радовала. Никто не носился с ним, как со стеклянной статуэткой. Тем более, Юка научил их с Айрис, что делать во время приступов и как понять их приближение, а деревенские и так знали, что делать. Грудная болезнь была нередкой среди северян, ей страдал каждый третий. Унары не были теми, кто об этом знал. Ричард не сказал никому, смолчал, надеясь, что приступов не будет.
Тем более, зима в Лаик была действительно тёплой. Это позволяло надеяться, что всё будет хорошо и никто ничего не заметит.
***
Урок словесности ментор Шабли начал со старинной баллады. Дик ещё от Юки перенял любовь к чеканным строфам, он обожал слушать их, и ещё больше он любил, когда они ложились на музыку. Дикон мог часами играть какой-нибудь текст песни, доводя ноты и слова до автоматизма, мог до хрипа играть на свирели, и растворялся в музыке полностью, когда ему её кто-то играл. Главная страсть любого путешественника — музыка. Ничего ты с этим не сделаешь.
Талигойскую балладу Дикон знал наизусть. Это была её, Айрис, любимая баллада. Она каждый раз, как в первый, переживала, когда герцог Рамиро Алва одолевал марагонского бастарда, каждый раз готова была возненавидеть предка за убийство друга заново, и каждый раз упивалась несчастливым концом баллады. Никто ей не препятствовал. Даллас считал, что это поможет сестре подготовиться к возможным ужасам реальной жизни, Юка сетовал, что Талиг — не Алат, потому что считал, что женщина, если хочет, должна уметь стрелять и ездить в мужском седле, деревенские женщины и девушки не говорили ничего — Талигойской балладой они болели сами. Ричард был, как они. Болел, не иначе.
Из исполненного романтикой прошлого их всех вырвал нагрянувший Арамона. С первого же взгляда было видно, что граф уже успел подшутить над, так что ничего хорошего ждать не следует. Лицо мэтра Шабли окаменело.
— Я желаю проверить, что они знают по истории, — сообщил Арамона.
— Сейчас у нас лекция по истории словесности. — осторожно ответил ментор.
— А я буду спрашивать их просто по истории. — Капитан плюхнулся в кресло рядом с кафедрой и заложил ногу за ногу. Он явно чувствовал себя хозяином везде в Лаик.
— Извольте, господин капитан. — Лицо мэтра всё ещё ничего не выражало, однако сарказм всё же пробивался сквозь каменную маску. — Последняя затронутая мною тема относится к царствованию Фердинанда Первого.
Лицо Арамоны приняло озадаченное выражение — названное имя ему явно ничего не говорило — но вскоре вернулось к нормальному состоянию. Отступать он явно не собирался.
— Они мне расскажут о… — капитан сделал вид, что задумался. — надорском мятеже.
Давление на грудь, с которым Ричард ходил весь день, увеличилось. Будто бы на грудь положили ещё камней. Нет — в голове всплыли раненые, солдаты в королевской форме, застывшее лицо матери — нет, пожалуйста. Не сейчас. Надо выдержать. Только не сейчас, пожалуйста.
— Господин капитан, — запротестовал ментор, — о столь недавних событиях мы ещё не беседовали.
— Ну так это сделаю я! — рявкнул Арамона. — Ха! Они не вчера родились, должны помнить, что пять лет назад творилось, это даже кони знают. Унар Ричард, — капитанские буркалы сверкнули, весело и злобно, — что вы знаете о надорском мятеже? Кто из дворян предал его величество? Какие державы подстрекали изменников к бунту?
Ричард знал ответы на эти вопросы, знал слишком хорошо, но молчал. Он старался сосредоточиться на своём дыхании, старался успокоиться, чтобы уменьшить возможность возникновения приступа. Не помогало. Казалось, что если Ричард сейчас откроет рот, чтобы озлословить всех Людей Чести и соседние державы впридачу, то свалится прямо здесь. Хорошо, если не в обморок. Так что Ричард молчал.
— Так, — пропел Арамона, — понятно! Унар Ричард рос в лесу и ничего не знает. Выйдите сюда и станьте перед товарищами. Господа унары, кто готов ответить на мои вопросы?
Ричард вышел к кафедре. Голова кружилась. Скорее всего, всем унарам была прекрасно видна его неестественная бледность, однако капитан предпочитал её не замечать.
Желающих хватало. В первую очередь, это были любимчки Арамоны, те, с кем он даже парой слов не перекинулся. Эстебан посмотрел на несколько секунд ему в глаза и тоже поднял руку. То же сделал Альберто. Скорее всего, чтобы Ричарда не заставляли что-то проговаривать, если никто ничего не добавит. Воздух давил на плечи, Дикон уже почти ничего не соображал, лишь старался не грохнуться в приступ. Поднял ли руку кто-нибудь ещё, он не видел.
— Унар Эстебан! — поощрил капитан кандидата на первое место в списке.
Эстебан изящно поднялся и пошёл к кафедре, будто показывая, что он делал своим ответом одолжение всем — Дику, ментору, капитану… Лицо его ничего не выражало, словно застывшая маска. Однако его взгляд то и дело пытался поймать взгляд Ричарда, словно задавая вопросы, словно Эстебан пытался понять. В этом Ричард был ему не помощник. Особенно сейчас.
— Итак, унар Эстебан, что вы можете сказать о последнем бунте?
— Его поднял герцог Эгмонт Окделл, — Эстебан скосил глаза в сторону Ричарда, словно пытался отследить реакцию на свои слова. — с несколькими вассалами. Затем к мятежникам примкнул граф Гвидо Килеан-ур-Ломбах, граф Кавендиш, сын и наследник и четверо внуков герцога Эпинэ. Целью преступников было убить его величество, истребить августейшее семейство и защитников короны, в угоду агарисским еретикам уничтожить олларианскую церковь и ввести в Талиг чужеземные войска. После этого мятежники хотели разделить Талиг на несколько государств, расплатиться за военную помощь приграничными землями, разоружить армию, а флот передать в распоряжение Гайифы и её приспешников.
— Унар Ричард, вы поняли?
Собрав все силы, получилось кивнуть. На большее Дика вряд ли бы хватило.
— Унар Альберто, кто стоял за мятежниками?
— За мятежниками, господин капитан, — Ричард знал такой голос кэналлийца. Злость, скрытая безмятежностью. На что он злится? — стояло несколько сил. Их поддерживал и подстрекал Эсперадор и эсператистские ордена, о чем свидетельствует то, что уцелевшие вожаки бежали в Агарис. Мятеж был на руку ряду сопредельным Талигу государствам, имеющим к нам территориальные претензии. В первую очередь речь идет о Гаунау, Дриксен и Кадане. Свои цели преследовала и Гайифа, оспаривающая у Талига первенство в Золотых землях и потерпевшая неудачу в продвижении на морисский восток.
Камней на груди становилось всё больше. Почему они так давят? Стены загудели. Рассерженно и обеспокоенно. Почему?
— Не имея возможности победить нас военным путем, эти силы сделали ставку на внутреннюю смуту. Известно, что в Гаунау и Кадане были собраны армии, оплаченные гайифийским золотом. Предполагалось, что они вторгнутся в Талиг и соединятся с войском мятежников, но решение герцога Алвы оставить Северную и Западную армию на границах и во главе Восточной через топи Ренквахи выйти мятежникам в тыл, сорвало замысел врагов Талига. Они были вынуждены распустить наемников и отречься от своих связей с мятежниками. Окделл и его сторонники остались одни против лучшего полководца Золотых земель и были разбиты…