Перехватить щедрый поток магии милорд Рестус не успел – только инстинктивно дернулся вперед, чтобы тот же миг спрятать лицо в ладонях и не видеть итогов сотворенного заклинания. Мысль о покоренном мустанге пришла в голову не только ему одному. Правда, оформилась в более светлых и ярких красках – леди Эллана, счастливо улыбаясь во все три белеющих во рту зуба, с почетом восседала на розовогривом плюшевом пони. Игрушечный с виду зверь недобро сверкал на застывшего восковой фигурой милорда пуговичным глазом и нервно дергал роскошным хвостом, заплетенным в сотни тоненьких косичек, каждая из которых была украшена кокетливым бантиком.
Если бы только мадам Вирджиния могла в таком положении сообщить о своем горячем желании тотчас покинуть сей радушный дом даже без выходного пособия и рекомендательного письма, блестящая розовая грива и не менее вычурный розовый хвост уже мелькали бы где-то далеко за окном, в направлении строго противоположном проклятому особняку. Но пускай леди Эллана и была знакома с лошадьми лишь постольку-поскольку, её знаний вполне хватало для того, чтобы не наделять плюшевого пони даром речи. Правда, кое-что о животных светловолосый ангелок знала, поэтому, дико кукарекнув и вытаращив при этом перламутровые глазки-пуговки, игрушечный пони сверкнул пониже оттопыренного хвоста радужной дугой, на конце которой переливалось золотом и драгоценными камнями огромное, словно страусиное яйцо.
У милорда весьма плебейски отвисла челюсть. Плюшевый пони, нещадно пунцовея всей лошадиной мордой, смущенно отошел подальше от неосознанно приковывающей внимание новой детали интерьера, коя на натертом до блеска дубовом паркете столовой смотрелась несколько несуразно. И только юная леди Эллана не видела в происходящем совершенно ничего экстраординарного.
К счастью для всех присутствующих, на этом неугомонный запал леди подошел к концу – она протяжно вякнула, и, широко зевая, начала тереть слипающиеся голубые глазки, одновременно заваливаясь с плюшевого бока. Милорд Рестус успел вовремя подхватить засыпающее чудо на руки, трепетно прижав к себе. Теплое тельце в платьице, украшенном кружевами и рюшами, точно праздничный торт кремом, доверчиво льнуло к мужчине, крепко обхватив ручками за шею. Маленький носик уткнулся в шею и начал размеренно сопеть, согревая дыханием. Милорд не удержал улыбки и, аккуратнее перехватив драгоценную ношу, ласково погладил мягкие золотые кудряшки.
Как мало, в сущности, нужно времени, чтобы в мужчине проснулся отцовский инстинкт и всепоглощающая любовь к собственному чаду.
В первый день без своей обожаемой леди Линнэт он мечтал спрыгнуть с вершины башни.
На второй в последний момент остановил себя с горстью успокоительного в ладони, которого с лихвой хватило, чтобы уснуть и не проснуться.
На третий, дрожащей от недосыпа рукой сбривая трехдневную щетину, уделил своей бритве и степени её заточки особо пристальное внимание.
На четвертый начал каяться во всех смертных грехах, но это делу никак не помогло.
На пятый собрался с мыслями и отправил письмо в первый из семи пансионатов столицы, выписав лучшую воспитательницу для юных леди, а всю последующую неделю только и делал, что повторял этот пункт, ибо обласканные похвалой руководителей и до макушки укрытые грамотами и призами педагоги не смогли продержаться ни дня.
Однако, уже спустя неделю единения с дочерью он перестал сердиться и удивляться чему бы то ни было и исключительно спокойно взирал, как белокурый ангел показывала степенным матронам свой живой характер, заставляющий шевелиться от ужаса их наглухо залаченные башни и топорщиться ежами утыканные невидимками пучки. Странное дело – он испытывал настоящую гордость, когда юной леди удавалось в очередной раз продемонстрировать что-то новенькое. Пускай и ценой очередной уволившейся гувернантки.
Крепко прижимая к груди уснувшую на руках дочь, милорд гордо шагал по галерее семейных портретов по направлению к жилым покоям. Мимо бравых предков-воителей, сжимающих в руках мечи и топоры. Мимо хитрых политиков, мастеров закулисных игр, что не так давно привели их семью к самому подножию трона. Мимо своего отца и деда – важных, чванливых банкиров, в глазах которых даже на портретах виделась одна лишь жажда наживы. Мимо всех этих отцов семейств, которые даже по именам своих детей не всегда помнили.