— Нет. Они только хотят, чтобы ты так думала. Точно так же, как я задавался вопросом, были ли это действительно глаза Диадемы в том переродке в прошлом году. Но это не были глаза Диадемы. И это не было голосом Прим. А если и было, они взяли его с интервью или еще откуда-то и исказили звук. Сделали это из того, что она когда-то говорила, — произносит он.
— Нет, они мучили ее, — отвечаю я. — Она может быть мертва.
— Китнисс, Прим не мертва. Как они могли убить Прим? Мы почти дошли до победной восьмерки. И что тогда? — говорит Пит.
— Еще семь из нас умрут, — отвечаю я безнадежно.
— Нет, я про дом. Что происходит, когда остаются только восемь трибутов? — Он поднимает мой подбородок, так, чтобы я смотрела на него. Вынуждает меня установить визуальный контакт. — Что происходит? С финальной восьмеркой?
Я понимаю, что он пытается помочь мне, поэтому я заставляю себя думать.
— С финальной восьмеркой? — повторяю я. — Они берут интервью у их родственников и друзей дома.
— Правильно, — говорит Пит. — Они берут интервью у всей твоей семьи и всех твоих друзей. А смогут они это сделать, если всех убили?
— Нет? — спрашиваю я, все еще не уверенная.
— Нет. Поэтому мы знаем, что Прим жива. Она будет первой, у кого они возьмут интервью, верно? — спрашивает он.
Я хочу верить ему. Ужасно хочу. Вот только… те голоса…
— Сначала Прим. Потом твоя мама. Твой кузен Гейл, Мадж, — говорит он. — Это был обман, Китнисс. Ужасный. Но мы единственные, кому они могут причинить боль. Мы одни в Играх. Без них.
— Ты действительно веришь в это? — спрашиваю я.
— Да, действительно верю, — говорит Пит. Я вздрагиваю, думая о том, что Пит может заставить любого поверить во что угодно. Я смотрю на Финника, обращаясь за поддержкой, и вижу, что он слушает Пита, его слова.
— Ты веришь в это, Финник? — спрашиваю я.
— Это может быть правдой. Я не знаю, — говорит он. — Они могли сделать это, Бити? Взять чей-то обычный голос и сделать его…
— О, да. Это совсем не сложно, Финник. Наши дети изучают подобную технику в школе, — отвечает Бити.
— Конечно, Пит прав. Вся страна обожают маленькую сестренку Китнисс. Если бы они действительно убили ее таким образом, они, вероятно, тут же получили бы восстание, — решительно заявляет Джоанна. — Они ведь не хотят этого, так? — Она вскидывает свою голову и кричит: — Восстание целой страны? Не хотелось бы чего-нибудь вроде этого!
Мой рот широко открыт от потрясения. Никто и никогда не говорил ничего подобного на Играх. Несомненно, они вырежут Джоанну при редактировании. Но я слышала ее и теперь никогда не смогу думать о ней так, как раньше. Она никогда не получала никаких наград за доброту, но она, определенно, бесстрашная. Или сумасшедшая. Она поднимает несколько раковин и отправляется к джунглям.
— Я за водой, — говорит она.
Я не могу ничего с собой поделать и хватаю ее за руку, когда она проходит мимо.
— Не ходи туда. Птицы… — Я помню, что они должны были уйти. Но я по-прежнему не хочу, чтобы кто-то был там. Даже она.
— Они не причинят мне боли. Я не такая, как вы все. Не осталось никого, кого бы я любила, — говорит Джоанна, нетерпеливо вырывая руку из моей хватки. Когда она приносит мне раковину с водой, я беру ее с тихим кивком благодарности, понимая, как она бы презирала жалость в моем голосе.
Пока Джоанна запасает воду и поднимает мои стрелы, а Бити что-то делает со своим проводом, Финник отправляется к воде. Мне тоже надо вымыться, но я остаюсь в руках Пита, по-прежнему слишком дрожа, чтобы двигаться.
— Кого они использовали против Финника? — спрашивает Пит.
— Какую-то Энни, — отвечаю я.
— Должно быть, Энни Креста, — говорит он.
— Кто это? — спрашиваю я.
— Энни Креста. Девушка, которую добровольно заменила Мэг. Она победила около пяти лет назад, — говорит Пит.
Это было в то лето, когда умер мой отец, когда мне пришлось начать кормить свою семью, когда я изо всех сил боролась с голодом.
— Я не особо помню те Игры, — отвечаю я. — Это было в год землетрясения?
— Ага. Энни была той, которая сошла с ума, когда ее партнер из дистрикта был обезглавлен. Она убежала и спряталась. Но землетрясение разрушило дамбу, и большая часть арены была затоплена. Она победила, потому что плавала лучше всех.
— Она поправилась после? — спрашиваю я. — Я имею в виду ее разум?
— Не знаю. Я не помню, чтобы когда-нибудь видел ее на Играх снова. Но она не выглядела слишком стойкой во время Жатвы в этом году.
Так вот, кого, в кого влюблен Финник, думаю я. Не в кого-то из своих фанатов-любовников в Капитолии. А в бедную сумасшедшую девушку из дома.