— Ничего не случилось, Эффи. Просто выхлопные газы из старого грузовика, — спокойно говорит Пит.
Еще два выстрела. Кто это был? Бабушка Цепа. Одна из маленьких сестер Руты?
— Вы оба. За мной, — говорит Хеймитч. Мы с Питом следуем за ним, оставляя других. Миротворцы, окружающие Дом Правосудия, теперь, когда мы благополучно оказались внутри, мало интересуются нашим движением. Мы поднимаемся по великолепной красоты мраморной лестнице. Наверху есть длинный зал с потертым ковром на полу. Двустворчатые двери стоят открытые, приглашая нас в первую комнату, с которой мы сталкиваемся. Потолок здесь, должно быть, двадцать футов[8] высотой. Композиции из фруктов и цветов, вырезанные и слепленные маленькие пухленькие детки с крылышками смотрят на нас со всех сторон. Вазы с цветами испускают надоедливый аромат, заставляющий мои глаза слезиться. Наша вечерняя одежда висит на шкафах напротив стены. Эта комната была приготовлена для нашего использования, но мы пробыли там достаточно долго, чтобы наших подарков по уменьшилось. Хеймитч сдергивает с нас микрофоны, засовывает их под подушки дивана и машет нам, чтобы мы шли за ним.
Насколько я знаю, Хеймитч был тут только однажды, когда ездил в свой Тур Победителей пару десятилетий назад. Но у него, должно быть, феноменальная память или хорошая интуиция, потому что он ведет нас через запутанный лабиринт из лестниц и все более и более узких залов. Время от времени ему приходится останавливаться и с трудом открывать двери. По дикому скрипу, который издают их петли, можно понять, что прошло очень много времени, с тех пор как ими пользовались последний раз. В конце концов, мы поднимаемся по лестнице к люку. Когда Хеймитч отодвигает его, мы оказываемся на чердаке Дома Правосудия. Это огромное пространство, заполненное сломанной мебелью, грудами книг и бухгалтерских отчетов, а также ржавым оружием. Слой пыли, покрывающий все это, настолько толст, что становится совершенно очевидно, что здесь не было никого на протяжении многих лет. Хеймитч пинает люк, захлопывая его, и поворачивается к нам.
— Что случилось? — спрашивает он.
Пит пересказывает ему все, что произошло на площади. Свист, приветствие, наша задержка на веранде, убийство старика.
— Что происходит, Хеймитч?
— Лучше тебе ему рассказать, — говорит мне Хеймитч.
Я не согласна. Я думаю, что это будет в сто раз хуже. Но я говорю Питу все так спокойно, как только могу. О президенте Сноу, о волнениях в дистриктах. Я даже не опускаю поцелуй с Гейлом. Я рассказываю, как мы… Как вся страна находится в опасности из-за моего трюка с ягодами.
— Предполагалось, что я улажу все во время этого Тура. Смогу убедить всех сомневающихся в том, что я так поступила исключительно из-за любви к тебе. Успокою всех. Но, очевидно, единственное, что я сделала сегодня, это убила трех человек и, наверняка, подвергла наказанию всех, кто был на площади.
Я чувствую себя настолько плохо, что я вынуждена сесть на кушетку, несмотря на то, что она грязная и с вылезшей набивкой.
— А я сделал положение вещей еще хуже, отдав деньги, — говорит Пит. Внезапно он хватает лампу, лежащую рядом в корзине, и кидает ее через весь чердак, где она, в конце концов, разбивается об пол. — Это должно прекратиться! Прямо сейчас! Эта… эта… игра, в которой вы двое участвует! Где вы рассказываете друг другу секреты и держите меня в неведении, словно я слишком незначителен… или глуп, или слаб, чтобы понять их!
— Это не так, Пит… — начинаю я.
— Это именно так! — вопит он. — У меня тоже есть люди, о которых я забочусь, Китнисс! Семья и друзья, оставшиеся в Дистрикте-12, которые погибнут так же, как и твои, если у нас не получится! Неужели после всего, через что мы прошли на арене, я не заслужил правды от тебя?
— Ты всегда действуешь совершенно верно, Пит, — говорит Хеймитч. — Так умно предстаешь перед камерами. Я не хотел разрушить это.
— Значит, ты оценил меня слишком высоко, потому что сегодня я действительно все испортил. Что, по-вашему, будет теперь с семьями Цепа и Руты. Вы думаете, они получат свою часть нашего выигрыша? Вы думаете, я дал им светлое будущее? Потому что я думаю, что оно у них вообще будет только в том случае, если они переживут сегодняшний день! — Пит кидает что-то еще, кажется, статуэтку. Я никогда не видела его таким.
— Он прав, Хеймитч, — говорю я. — Это было нашей ошибкой — не говорить ему. Как и тогда в Капитолии.
— Даже на арене вы двое были в сговоре, так ведь? — спрашивает Пит. Его голос теперь звучит гораздо тише. — Частью которого я не был.