Здесь что-то произошло, думал он. Нечто большее в сравнении с тем, что нам рассказали или чего мы могли ожидать. И что это было?
Мысленным взором он вновь увидел падающую окровавленную руку: только на этот раз она ударила по учебному плакату, оставив кровавое пятно, формой напоминавшее большую запятую… а потом плакат с дребезжащим чавканьем намотался на валик.
Энди направился к «Джейсон-Гирней-холлу». Бред. После десяти вечера в учебные корпуса никого не пускали. И…
И я боюсь.
Да. Именно так. Слишком много тревожных полувоспоминаний. Слишком легко убедить себя, что они были лишь галлюцинациями. Вики уже почти согласилась это принять. Участник эксперимента, вырвавший себе глаза. Какая-то девушка кричит, что лучше ей умереть, что смерть лучше, чем это, даже если придется оказаться в аду и гореть там веки вечные. У кого-то остановилось сердце, и его увезли с леденящим душу профессионализмом. Потому что – давай это признаем, Энди, старина, – мысли о телепатии тебя не пугают. Тебя пугает другое: а вдруг что-то из этого действительно произошло?
Постукивая каблуками, Энди подошел к большой двустворчатой двери. Попытался открыть. Заперто. Через стеклянную панель он видел пустой вестибюль. Энди постучал, а когда заметил идущего к двери человека, чуть не дал деру, потому что не сомневался: из заполнявших вестибюль теней выплывет лицо Ральфа Бакстера или мужчины со светлыми волосами до плеч и маленьким шрамом на подбородке.
Он ошибся. К двери подошел и выглянул наружу типичный охранник из службы безопасности колледжа: лет шестидесяти с небольшим, с вечно недовольной морщинистой физиономией, настороженными голубыми глазами, слезящимися из-за пристрастия к спиртному. На ремне у него висели большие табельные часы.
– Здание закрыто! – рявкнул он.
– Знаю, – ответил Энди, – но я участвовал в эксперименте в аудитории семьдесят, который закончился этим утром, и…
– Не важно! В будние дни здание закрывается в девять вечера. Приходи завтра!
– …и я думаю, что оставил там часы, – закончил фразу Энди. Часов у него никогда не было. – Эй, что скажете? Я только загляну туда и сразу вернусь.
– Я не могу этого разрешить, – ответил охранник, но без должной уверенности в голосе.
– Конечно, можете, – не задумываясь, произнес Энди тихим голосом. – Я слетаю туда и больше не буду вам докучать. Вы обо мне даже не вспомните.
Что-то странное происходило в его голове: он словно подался вперед и толкнул этого старого ночного охранника, только не руками, а мысленно. Послал некий импульс. И охранник нерешительно отступил на два или три шага, отпустив дверь.
Немного встревожившись, Энди вошел. Голову пронзила резкая боль, которая быстро стихла до слабой пульсации, а через полчаса исчезла вовсе.
– Скажите, с вами все в порядке? – спросил он охранника.
– Что? Конечно, в порядке. – Подозрительность охранника как ветром сдуло. Он одарил Энди дружелюбной улыбкой. – Иди и поищи свои часы. Можешь не торопиться. Я и не вспомню, что ты здесь был.
И он ушел.
Энди проводил его недоуменным взглядом, потом рассеянно потер лоб, словно поглаживая затаившуюся под ним боль. Что он сделал со стариком? Что-то точно сделал.
Он повернулся, направился к лестнице, начал подниматься. На верхнем этаже его ждал узкий темный коридор. От внезапно навалившейся клаустрофобии перехватило дыхание, на шее словно затянули невидимую удавку. Верхняя часть здания будто погрузилась в ветряную реку, и воздух пронзительно завывал, забираясь под карнизы. В аудиторию 70 вели две двустворчатые двери, с верхними панелями из матового стекла. Энди остановился у одной, прислушиваясь, как снаружи ветер проносится по старым водосточным желобам и трубам, гремит ржавым железом. Сердце гулко колотилось в груди.
В тот момент он едва не развернулся, чтобы уйти. Вдруг решил, что лучше ничего не знать, просто забыть. Потом протянул руку и схватился за ручку, говоря себе, что волноваться не о чем, чертова дверь будет заперта, и он уйдет со спокойной совестью.
Только уйти не получилось. Ручка легко повернулась. Дверь открылась.
По комнате в ярком лунном свете метались тени ветвей старых вязов. Кушетки вынесли, доску начисто вымыли. Учебный плакат висел скатанным на валике, словно жалюзи, на виду оставалось лишь вытяжное кольцо. Энди шагнул к нему, после короткого колебания потянулся подрагивающей рукой, схватил и дернул вниз.