С возрастом ее отношения с отцом усложняются. Дочь радует, что отец высокого мнения о ней и возлагает на нее большие надежды. Но иногда ей кажется, что он обманулся в ней, и это становится предметом ее горестных переживаний. «Я всю жизнь чувствовала, что он во мне обманывается, считает меня лучше, чем я есть, и боялась и желала, чтобы у него открылись глаза. И вот теперь я жалею и радуюсь тому, что это произошло. Но сейчас плáчу, пиша это».
Так, в душевных борениях — с кратковременными периодами отчуждений и радостными периодами сердечной близости — проходил этот «роман» дочери с отцом, столь талантливо воспроизведенный в ее воспоминаниях.
По дневнику дочери писателя можно проследить, как рано проснулись в ней высокие моральные требования к себе, ощущение несправедливости существующего уклада жизни. «Как это гадко и противно, что за мной… должна ходить тридцатипятилетняя женщина и исполнять все мои капризы за то, что ей платят деньги, на которые тоже я никакого права не имею», — записывает Таня, чуткая к словам и мыслям отца. «Недавно папа вечером говорил… о том, как он находит хорошим жить, как богатство мешает быть хорошим». «Все, что во мне хорошего, — это все он». «Он мне всегда напоминает, что хорошо и что дурно».
Толстой поощрял свою дочь в ее стремлении к моральному совершенствованию, в желании держать себя «в струне». А когда случалось, что, несмотря на все старания, в ее жизни, под влиянием окружающей среды, кратковременно брали верх эгоистические начала, Толстой своим отеческим словом возвращал ее на правильный путь. Так, в частности, было, когда, переехав с семьей в Москву, восемнадцатилетняя Таня, подобно молодежи ее аристократического круга, пережила период увлечения светскими удовольствиями. Однако вскоре в душе умной, пытливой девушки взяли верх серьезные духовные интересы, и это стало для Толстого большой радостью. «Ай да Таня! Спасибо, милая, за письмо, — писал он ей 18 октября 1885 года. — …Ты в первый раз высказалась ясно, что твой взгляд на вещи переменился. Это моя единственная мечта и возможная радость, на которую я не смею надеяться» (63, 292).
По мере приближения к нравственным требованиям отца Татьяна Львовна все чаще убеждалась и в правоте его социальных воззрений. Об этом свидетельствуют воспроизведенные в дневнике ее первые, еще наивные разговоры с ним о том, почему в деревне царит нищета: «почему так много голых, когда так много наготовленных… товаров», «почему у помещиков хлеб преет в амбарах, дожидаясь цен, и столько голодных».
Толстой терпеливо отвечал на вопросы дочери, исподволь подводя ее к пониманию сложных, наболевших проблем. Эти серьезные разговоры, доверие к уму и сердцу дочери окрыляли ее, делали еще более восприимчивой к его воззрениям, а также лечили ее душу от ранней неудовлетворенности и хандры. «Если я не унываю, если я стараюсь быть нравственной и честной, то главным образом благодаря ему. Если бы не его любовь, я впала бы в беспросветное отчаяние и, конечно, было бы в тысячу раз хуже, чем теперь».
Благодаря возросшей близости с отцом Татьяна Львовна стала серьезно интересоваться общественными проблемами. В эти и последующие годы Толстой все чаще делится с ней своими мыслями о происходящем в России, о растущем народном недовольстве, о назревающих тревожных, но благотворных переменах. Юная Таня вдумчиво воспринимает слова отца. По ее дневникам и письмам этих лет можно проследить, как расширяется ее кругозор, как ее молодая, деятельная натура ищет применения своим силам, с какой искренностью и душевной отдачей она становится единомышленницей и соратницей своего отца.
Писательская работа Толстого была всегда неотъемлемой отчего многообразной общественной деятельности. В мемуарах и дневниках Татьяны Львовны много рассказано об участии Толстого в работе издательства «Посредник», выпускавшего популярную литературу для народа. Толстой привлекал к этой работе крупнейших писателей и художников и всячески поощрял участие дочери в нелегком, но шпионом деле.
Интересным начинанием «Посредника» было издание — в квалифицированных переводах и переработках — лучших произведений мировой литературы. Сам Толстой «пересказал» для массового читателя мысли Сократа, Платона, Амиеля, произведения Руссо, Гюго, Анатоля Франса, Мопассана — и нуждался в способных помощниках. «Почему ты не возьмешься за какую–нибудь работу для печати народных изданий? — писал он Татьяне Львовне в 1885 году. — Я читаю теперь понемножечку «Bleak House»[4] — очень хорошо, и я думал об «Oliver Twist»[5] (63, 293).