— Ну что ж, хожено тут перехожено… Можно и на верблюдах, — добродушно отозвался Рокоссовский.
Машины все-таки подали. Что-то с одной из них произошло по дороге из Улан-Батора в Кяхту, и они задержались в пути.
Васса почему-то волновалась: заграница все-таки! И трое детей на руках. Вон куда завез их Петр! Степь и степь, без конца и края. Отары овец на склонах сопок. Вдали грозовой полоской синеют горы. Идут караваны медлительных верблюдов, нагруженных огромными тюками, сундуками, разобранными юртами. Пластаются орлы в вышине.
— Это что ж, и дальше так будет? — спросила Васса. — А тайга в здешних местах есть?
— Все тут есть, Васена. Тут на севере тайга повсюду. Погоди, Монголия тебе понравится. Особая страна. Я сюда вроде как домой еду — не знаю, почему так. Вначале казалось, будто тайгу люблю, где можно укрыться. А на поверку — открытый простор милее — скачи день и ночь.
— Тебе все скакать да скакать… Когда только угомонишься! Сорок, а ты все скачешь да постреливаешь. Столько лет живем, и все в походах.
— Время такое, мать, нельзя иначе…
Он знал, что Сухэ-Батор умер три года назад. Но остались Чойбалсан, с которым он, Щетинкин, провел не одну операцию на западе Монголии, и Хатан Батор Максаржав, по-прежнему занимающий пост военного министра.
А вот и горка, где они тогда простились с Хатан Батором… Щетинкин попросил шофера остановить машину, и они всей семьей поднялись на Прощальную горку. В лицо им ударил упругий ветер. Прощальная горка была каким-то особым местом: отсюда открывались необозримые дали, за ними синела полоса гор, а еще дальше — зубчатая линия голубых хребтов.
— Там, справа, Хангайские горы, — пояснил Петр Ефимович Васене, — обязательно съездим, красота необыкновенная!..
Ей, наверное, непонятен был его восторг. А он как бы заново переживал все то, что с ним приключилось в этой стране.
Автомобиль покатил дальше, в глубь чего-то необычайного. Степь, заросшая полынью и ковылем, сменилась долиной, пестревшей жарками и оранжевыми саранками. Это уже была пойма полноводной реки Толы.
И неожиданно поднялась, надвинулась, закрыла весь горизонт темно-зеленая лесистая Богдо-ула; на высоком холме белой пирамидой стоял храм, увенчанный золотым шаром. Шар, словно маяк, бросал ослепляющие лучи. А внизу, в просторной котловине, лежал необычный город из белых юрт, одноэтажных домиков и храмов с изогнутыми черепичными крышами. Эти красные храмы с маленькими круглыми окнами вызывали чувство тревоги, непонятной враждебности, ощущение другой, незнакомой жизни.
Щетинкина встретил начальник Государственной внутренней охраны Чимид, высокий узколицый монгол лет тридцати. Он был явно чем-то озабочен, скорее даже расстроен. Сказал через переводчика:
— Мы рады вашему приезду, товарищ Щетинкин. Очень рады. Но на Монголию навалилась беда. Не успели вас предупредить: во многих восточных районах свирепствует чума. Сегодня обнаружили случаи заболевания в кочевьях неподалеку от Улан-Батора… То ли все началось с чумных тарбаганов, которые являются разносчиками этой болезни, то ли это диверсия со стороны Маньчжурии или Внутренней Монголии. Бывали случаи, когда на нашу территорию специально выпускали из клеток зараженных зверьков. Находили даже клетки…
«Час от часу не легче! — испуганно подумал Щетинкин. — Всякое повидали, а с чумой встречаться еще не приходилось. Семью привозить, пожалуй, не стоило бы…»
В городе не было ни водопровода, ни канализации. Воду брали из реки и развозили в бочках на быках. Щетинкин знал, что в Монголии и раньше случались вспышки чумы. И всякий раз ранней весной. А сейчас в разгаре было лето. Чимид рассказал: когда в двадцать третьем году в Урге внезапно началась эпидемия брюшного тифа, русский доктор Шастин свез всех больных в двухэтажный дом на окраине города. Шастин сам заразился тифом. И в это время ламы подожгли дом, где находились больные. Преступников схватили.
Семья Щетинкиных поселилась в Консульском поселке, почти в центре города, в двухкомнатной квартире.
— Из дома не высовывайтесь! — строго наказал своим Петр Ефимович. — Вообще-то, уехать бы тебе, Васена, с детьми домой. Хочешь, в Троицкосавск отвезу?
— Вот еще, такой путь проделали — и домой? Шутка ли, сорвались с места, с детьми… — заупрямилась Васена.
— Смотри, мать, как бы не пришлось каяться, — предупредил ее Петр Ефимович.
— Авось пронесет беду, как не раз уж проносило…
— Веришь в чудо? Все-таки лучше бы уехать вам, пока еще не поздно, — уже мирно настаивал он.
Но Васса Андреевна твердо решила остаться.