Своим опорным пунктом южнокорейские войска сделали Сувон, расположенный на юге от Сеула. Сюда прилетел генерал Макартур. Он бросил специальный отряд Смита из отборной американской 24-й пехотной дивизии. Но вскоре и отряд Смита бросился наутек в Тэчжон, который объявили «временной столицей». Здесь обосновалось правительство Ли Сын Мана. Здесь находился штаб командующего 8-й американской армией генерала Уоркера. Подход к Тэчжону прикрывала 24-я дивизия генерала Дина, который сурово требовал от своих солдат «восстановить честь великих Соединенных Штатов». Оборонительный рубеж в районе Тэчжона генерал Уоркер назвал «линией, от которой нет отступления». Совсем недавно генерал хвастал, что завтракать он будет в Хэчжу, обедать в Пхеньяне, ужинать на корейско-китайской границе в городе Синичжу. Теперь он не мог точно сказать, где будет ужинать. Пехотные соединения Народной армии стремительно осуществили обходный маневр, преодолев высокие горы, и зажали Тэчжон в кольцо. Когда генералу Дину доложили об этом, он не поверил. Танкисты, которым Сергей Владимирович еще совсем недавно читал лекции в Пхеньяне, ворвались в Тэчжон. Генерал Дин приказал своим подразделениям побросать в реку снаряды, ящики с патронами, пушки, продовольствие и налегке бежать дальше на юг, в Кумсан. Генерал Дин, переодевшись в солдатскую форму, пытался бежать, но был схвачен бдительным солдатом 18-го гвардейского полка Народной армии.
Через три дня после начала войны Народная армия освободила Сеул. Марионеточная армия Ли Сын Мана была разгромлена. Сам диктатор, прихватив золото сеульских банков, вместе со своей женой — американкой бежал на юг. В освобожденных районах началась земельная реформа: все земли, принадлежащие помещикам и американским оккупационным властям, были переданы крестьянам.
— Танковое училище переводят в Сеул, — сказал полковник Аверьянов. — Будем готовить командиров машин по ускоренной программе. Едем!
Дрогнуло сердце: я увижу Сеул!.. Тот самый Сеул, где некогда бывал мой любимый Пьер Лоти…
По дороге в Сеул сделали остановку в Кэсоне, через который всего несколько дней назад проходила разграничительная линия. Мы не отказали себе в удовольствии осмотреть усыпальницы вана Конмина и его жены. Могилы находились в красивом лесистом горном ущелье. Каждая имела форму полусферы, основание которой покоилось на массивных гранитных плитах с рельефными изображениями знаков зодиака. Седая легкая трава покрывала эти величественные купола.
— Самая выдающаяся ванская гробница! — сказал Сергей Владимирович. — После этой усыпальницы можно ничего больше не смотреть. Конмин управлял государством Коре. Жил он в эпоху монгольского нашествия.
У входа в каждую усыпальницу высился массивный каменный стол-плита, а рядом — пепельно-серые ритуальные светильники. Каменные перила и шестигранные столбы, ширмообразные плотные стены, декоративные рельефы на стенах, каменное изображение льва-арслана, символизирующего духа — хранителя четырех сторон света… Я прикасалась ко всему этому руками — это было прикосновение к самой вечности. Позади усыпальниц паслось целое стадо каменных животных. Древний душный жар охватывал нас.
Нет, не настенные фрески гробницы, изображающие вана и его жену, не загадочный белый памятник перед храмом Квантхонбочжэсонса, не замысловатые рельефы поразили мое воображение. У входа в гробницу молчаливо стояли статуи военных и гражданских чиновников той поры. Тогда в моде было добиваться портретного сходства. Вот эти-то портретные скульптуры и привели меня в трепет. Особенно большое впечатление производила статуя старого полководца. Он стоял в гордой позе, опершись на меч. Борода ниспадала на громоздкие доспехи, сквозь усы прорезывалась ироническая усмешка, а большие, широко открытые глаза казались живыми, в них горел ум.
— Такими они и были, — сказал негромко Сергей Владимирович. — Станьте-ка между этими двумя богатырями — запечатлею на фотопленку для истории с биографией. Нам нужно еще успеть осмотреть дворец Манвольдэ. Я о нем много слышал. Самый прекрасный памятник старины.
Я тоже знала о существовании этого дворца, построенного еще в 919 году. И конечно же, стремилась увидеть его, прикоснуться пальцами к мрамору.
Дворец поднимался террасами по склону горы Санаксан. По сторонам вставали фиолетовые скалы. Ступенька за ступенькой преодолевали мы широкие мраморные лестницы, будто совершали восхождение на небо, останавливались перед ржавыми каменными стенами с многоугольчатыми башнями. Мы словно бы парили в воздухе. Лиловеющие дали казались бесконечными. Нежно сияла немая высь. Мной завладело желание познать корейское искусство, рассказать о нем всем, рассказать и об этом дворце Манвольдэ, где не ступала никогда нога советских искусствоведов и историков. Я — первая… И фотография: