— Да, это я знаю. Воля у тебя сильная.
С глубоким вздохом он посмотрел на рюмку ликера, которую держал в руках. Я сидела на краешке кушетки, примерно в восьми дюймах от него, и умирала от желания придвинуться вплотную.
— Я только что приехал в эту страну, — тихо произнес он. — Я только вчера сошел с самолета, а в этом здании у меня была назначена встреча с одним человеком.
— На восемнадцатом этаже, но ты нажал не на ту кнопку. Он поднял голову и взглянул на меня:
— Да нет, кажется, я нажал именно ту кнопку, какую надо.
— Да, — прошептала я. — Ты нажал ту кнопку, какую надо. Он снова посмотрел в свою рюмку. Когда он наклонил голову, я увидела, как у него на шее пульсирует вена. Как я хотела поцеловать эту шею! Воздух между нами напоминал электрическую дугу, заряд на которой возрастал с каждой секундой.
— Я приехал в вашу страну, чтобы говорить с вашими людьми, с вашим президентом, о том непонимании, которое имеется между вашей страной и моей.
— А, дипломат, — сказала я, думая, как талантлив был Талис к дипломатии. Он был таким остроумным и милым человеком, что в его присутствии все чувствовали себя легко и непринужденно, а заклятые враги мирились.
— Делаю, что могу, — скромно сказал он. Потом испытующе посмотрел на меня. — А вы — вы случайно не из тех работающих американок, которые дорожат своей работой и никуда не могу уехать из того места, где находится их компания?
Сначала я не понимала, что он имеет в виду, потом мое сердце запрыгало:
— Нет-нет, я совершенно спокойно могу ехать, куда захочу. Я зарабатываю на жизнь писательским трудом, так что я могу жить где угодно.
— Хорошо, — улыбаясь, кивнул он, потом хотел сказать что-то еще, но заколебался и осторожно поставил на столик рюмку с ликером, из которой так и не отпил ни глотка.
— А… какое это имеет значение, могу я путешествовать или нет?
— Если я скажу, что думаю, ты подумаешь, что я совсем ненормальный.
— Нет-нет, не скажу, что ты! — изо всех сил запротестовала я, про себя страстно надеясь, что он не просто хотел пригласить меня пойти с ним в ресторан.
Увидев огонь в его глазах, мое сердце подпрыгнуло к самому горлу.
— Не знаю, как это получилось, но я тебя люблю. Люблю всей душой, всем сердцем. Мне кажется, я всю жизнь ждал тебя и везде пытался тебя найти.
— Я тоже, — только и смогла прошептать я. «Ну, а теперь, — думала я, — мы начнем срывать друг с друга одежду. И я уже начала это делать».
Но, увидев, что он посмотрел на часы, мое сердце замерло. И как я могла забыть, что у него эта встреча! Он приехал в Америку не просто так, а из-за очень важных вещей: мир между двумя странами, обмен двумя различными философиями жизни, возможно даже, попытка предотвратить угрозу войны. Какое право имеет женщина вмешиваться в такие вещи?
— Сейчас я уже очень сильно опаздываю, но к четырем часам я должен освободиться. В это время я вернусь сюда, и тогда мы поедем и поженимся.
Мой рот открылся, и челюсть так отвисла, что подбородок касался груди.
— Ты опять не упадешь в обморок?
— Я… нет, кажется, не упаду… Но… поженимся? — На это мне сказать было абсолютно нечего. — А ты не мог бы еще чуть-чуть подождать с этой своей встречей?
Он поморгал глазами — я очень часто видела у Талиса эту привычку. Он отлично знал, какие чувства меня обуревают, и наслаждался моей растерянностью и. раздражением. Потом кончиками пальцев пощекотал меня под подбородком:
— Пока ты не будешь официально моей, я тебя не трону. Но после этого — после этого я шесть месяцев подряд не буду выпускать тебя из постели. — Он меня поцеловал в лоб. — К этому времени ты уже будешь так тяжела моим ребенком, что далеко уйти не сможешь.
Мне казалось, колени подо мной подгибаются. Была только одна вещь на свете, которую я хотела с такой же силой, как этого мужчину. И эта вещь была — наш ребенок.
— А теперь давай-ка одевайся, а я вернусь часа через два. Мне была непереносима мысль, что он сейчас уйдет.
А что, если он не вернется? А что, если я сейчас его упущу? А что, если… Я проговорила дрожащим голосом:
— В Америке, для того, чтобы пожениться, нужно как минимум три дня. Придется еще ждать… А как же…
Он поцеловал меня в обе щеки, так делают в Европе или на Востоке.
— Я сделаю несколько звонков. Нам ждать не придется. Он поцеловал меня в шею, но к себе не прижал. Я знала, что ему, как и мне, кажется, что, если мы прижмемся друг к другу слишком сильно, то у нас уже не будет сил разъединиться. Я услышала его шепот у самого уха:
— Ну как, у тебя есть еще вопросы?
Я не отвечала, и он, чтобы рассмотреть меня, отодвинул меня от себя на расстояние вытянутой руки. Я с трудом покачала головой. Нет. Нет вопросов. У меня нет никаких вопросов. Он — мой, и я готова пойди за ним на край земли.
— Тогда дай мне свой паспорт. Мне нужно будет сделать кое-какие приготовления.
Я с трудом, трясущимися руками открыла ящик своего письменного стола, вынула оттуда голубенькую книжку и протянула ему. И смотрела, как он ее с интересом открывает.
— Мы родились в один день, — заметил он. — И к тому же в один год.
Я молча кивнула и пошла за ним к двери, а потом ждала с ним лифта.
— Ты что, сомневаешься во мне? — спросил он, положив руку на дверь.
— Нет. Я тебе верю. Я верю тебе и доверяю.
— А ты меня любишь? — прошептал он.
— Всем сердцем. Всей душой. С начала времен и до конца.
— Да, — согласился он, пока дверь лифта медленно закрывалась. — Это точно. Со мной то же самое. Я тоже любил тебя всегда.
— Да, — прошептала я. — Да.