Но в тот момент, когда я нащупала руками его ноги, между ними я не обнаружила… ничего. Ох нет, то есть, все что нужно было на месте, но в настоящий момент оно не действовало. По крайней мере его не заставляло действовать мое прикосновение.
Как только я этого коснулась, он откинулся от меня, перекатился на спину и закрыл руками глаза, чтобы я не увидела боли в них. Все мое тело дрожало, мне было невыносимо, что его больше со мной не было. Может, нужно было бы подумать о нем, но я могла думать только о себе.
— Что, так только со мной? — прошептала я.
— Да. — Он это выдохнул откуда-то из глубины своего существа, и я поняла, что признание причинило ему боль.
Повернув голову, я посмотрела на него. Даже несмотря на то, что я чувствовала, что он говорит правду, я не могла заставить себя поверить в его бессилие и что нам надо прекращать. Я хотела касаться его. Я хотела зубами сорвать с него всю одежду и языком слизать смуглый цвет с его кожи.
— Тэйви, — прошептала я, подкатившись к нему, и прижалась ртом к его груди, к тому месту, где расстегнулась его рубашка. Я слышала, как бьется его сердце под моими губами, я чувствовала его теплую темную кожу, я чувствовала…
Он меня оттолкнул, потом посмотрел и издевательски заключил:
— Разве вам неясно, что я вас не хочу? Я вас никогда не хотел. Вы не вызываете у меня желания.
Я уже замечала, что у меня достаточно гордости, и эти слова ее здорово задели. Но это не остановило и не защитило меня. Я вся дрожала от безумного желания. Мне было так жарко, как будто у меня была лихорадка. Несмотря на резкость его слов, если бы он протянул мне руку, я взяла бы ее.
— Может, мы попробуем… — произнесла я, страстно желая прижаться к его телу своим. — Может, нам…
Он вскочил с кровати и теперь стоял передо мной, его глаза смеялись.
— Катрин, я женился на вас из-за ваших денег, и я использовал эти деньги, чтобы заплатить за то, чтобы над головой была крыша, а в конюшне — лошади. А теперь мне хотелось бы, чтобы в детской были дети, а от вас у меня детей не будет. Завтра я поговорю со своими адвокатами. И этот фарс под названием «наша женитьба» будет наконец закончен. — Он в последний раз презрительно взглянул на меня. — И больше не пытайтесь устраивать таких штучек. Это вам не поможет. Такое поведение только позорит вас.
Он вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
В течение некоторого времени я была слишком оглушена, чтобы сказать что-нибудь. Прийти в себя после нашей встречи было не легче, чем прийти в себя после длившегося две недели тяжелого гриппа. Я чувствовала слабость, беспомощность, усталость, и к тому же еще слышала, как внутри меня кричит леди де Грей: «Я предупреждала! Я предупреждала!»
Может, она меня и предупреждала, и может даже, надо было ее послушать, но я снова начинала чувствовать несправедливость. Я ни в чем не была виновата. Я — в смысле, Катрин — всего лишь написала кому-то несколько горячих записочек, и, насколько я знаю себя, я — она — написала их, чтобы привлечь его внимание. Ведь ее, наверное, влекло к нему так же, как меня… При этой мысли я почувствовала ее отклик. О, она очень, очень любила его. Хуже того, и я его любила. Я отлично знала, что, если он опять войдет в комнату, я раскрою ему свои объятия.
— И ненавижу тоже, — прошептала я, потому что разве можно было не ненавидеть человека, который готов был разрушить жизнь женщины, разведясь с ней, только за то, что у него не получается?
Слова Норы звучали в моей голове. «Любовь. Ненависть. Это одно и то же».
— Я ненавижу и люблю его, — произнесла я вслух, и тут же почувствовала, как Катрин соглашается со мной. Нора говорила: «Настоящая ненависть — другая сторона той же монеты, что и любовь. Ненависть, как любовь, длится в течение веков». Наконец-то я поняла, что она имела в виду, но, черт побери, лучше бы я этого никогда не понимала.
11
Я, должно быть, уснула. Проснувшись, я почувствовала, что плакала. Плакала о том, что потеряла его и что он не вернется ко мне никогда. Ах, почему я не вышла замуж за прекрасного Стивена, с которым мне было так спокойно?
Голод заставил меня встать с постели и выйти из комнаты. Куда же делись служанки, которые приносят своим хозяйкам обеды на подносах? Да, в самом деле, что произошло с моей незаменимой лаконичной служанкой? Исходя из того, что мне было известно из эпохи короля Эдуарда, раз я выбилась из режима, то меня, очень может быть, и не накормят.
Я попыталась во что-нибудь одеться, но ни одно из платьев леди де Грей мне не удалось надеть без применения корсета, который разрезал меня пополам. Нет, я не настолько мазохистка, чтобы надевать его без крайней необходимости. В комнате было темно. Взглянув на закрытые шторы, я убедилась, что уже ночь.
Когда я открыла дверь, из полутемного холла мне навстречу резко шагнула какая-то женщина. В ее руке была свеча. Она так близко поднесла ее к моему лицу, что еще немного, и мои волосы бы вспыхнули.
Женщина яростно прошипела:
— Он мой! И никогда не будет твоим! — С этими словами она повернулась и убежала в темную глубину холла, прошелестев длинными черными юбками.
Будь она помоложе, я решила бы, что она и есть та самая Фиона, но ей было примерно столько же лет, что и моей матери, только у нее была прекрасная кожа без следов морщин, как обычно и бывает в английском климате. Наверное, в молодости она была довольно хорошенькая, но сейчас ее лицо исказилось от злобы.
— Я угодила прямо в роман в готическом стиле, — пробормотала я. Как мне хотелось бы оказаться дома! Когда я так подумала, леди де Грей внутри меня напомнила о себе и произнесла: «А я бы хотела отправиться с тобой!» — И я рассмеялась.