Фельдмаршал отправился в Новоместо, где генерал Беннигсен собрал большую часть своей армии, передовые посты которой уже находились в соприкосновении с противником. Из донесения от поста, размещенного в Черново, он узнал, что граф Остерман оборонялся с отвагой и уступил превосходящим французским силам только после сражения, продолжавшегося до поздней ночи.
Назавтра рано утром фельдмаршал прибыл в Черново, где был встречен радостными криками «ура» этой частью дивизии графа Остермана, которая, проявив только что примерную храбрость, еще и продемонстрировала строгую выправку в строю. Возвратившись в полдень в Новоместо, фельдмаршал вскоре должен был оставить этот населенный пункт, который неприятель занял вечером после упорного боя.
Был отдан приказ, чтобы весь корпус генерала Беннигсена отошел к Пултуску, чтобы там сконцентрироваться и занять позицию, и чтобы корпус генерала Буксгевдена собрался в Макове. Корпус под командованием генерала Анрепа, пришедшего на соединение с армией, находился на левом берегу Нарева и навел мосты, чтобы быть в непосредственном сообщении с левым флангом позиции при Пултуске.
Фельдмаршал провел эту ночь на аванпостах, несмотря на опасность быть захваченным передовой частью неприятеля. Он спал с таким спокойствием, которое вселило в нас доверие. Назавтра он направился в Голымин; по дороге он был устрашен ужасной грязью, которая замедляла продвижение колонн, особенно артиллерии; он воочию увидел, что лошади не могли более тащить пушки, помощь 300 человек была недостаточной для того, чтобы вытянуть то, что увязло в грязи; на этом марше мы потеряли более 70 орудий, брошенных в грязи.
Граф Пален с арьергардом, состоявшим из его Сумского гусарского полка и двух полков пехоты, сражался перед Голымином и был вынужден повернуть на Маков. Приближение неприятеля заставило фельдмаршала направиться в Пултуск. Вечером он проследовал между огнями наших биваков; радость, которую его присутствие вызвало у солдат, казалось, воодушевила его на сражение и породила в нас самые прекрасные надежды.
Наша позиция располагалась перед Пултуском, на правом берегу Нарева; левый фланг армии опирался на окаймлявший эту реку крутой спуск, а правый фланг — на почти непроходимый лес таким манером, чтобы наше отступление могло быть осуществлено или через Пултуск, где на реке были наведены мосты, или по дороге на Остроленку, вдоль правого берега Нарева. Грязь, еще более усугублявшаяся передвижениями войск, не считалась ни с каким предписанием и могла парализовать атаку любого другого генерала, кроме Наполеона. Лошади тонули на больших дорогах, и малую часть артиллерии, которая могла сопровождать французскую армию, тянули на быках: эта грязь окружала и нашу позицию наподобие настоящего фортификационного сооружения.
Генерал Буксгевден, который находился в Макове, получил приказ направиться к Пултуску и так рассчитать свой марш, чтобы прибыть на правый фланг позиции к полудню и вступить в дело, после которого неприятель будет ослаблен из-за своих атак и из-за превосходства нашей артиллерии; в Макове следовало оставить только крупный отряд, назначенный наблюдать за движениями французского корпуса, за которым следовал граф Пален.
Генерал Анреп также должен был осуществить свой переход через Нарев, когда битва уже начнется, чтобы ударить на правый фланг неприятельских колонн. Все распоряжения были сделаны, приказы разосланы, все мы оставили фельдмаршала, чтобы дать ему отдохнуть, и разом отправились спать, ожидая завтрашнего сражения, успех которого не вызывал у нас никакого сомнения. В 4 часа утра полковник Ставраков поднял среди нас тревогу, сообщив, что фельдмаршал сошел с ума и собирается покинуть армию: граф Толстой помчался к нему, и все мы последовали за ним; мы нашли фельдмаршала в беспокойстве ходящим по комнате; граф Толстой спросил его, не получал ли он каких-либо известий о противнике; тот отвечал отрицательно, но заявил, что он не может считать себя уверенным в неопытных генералах и необстрелянной армии, что он уезжает, умывает руки от всего того, что может произойти, и что он уже разослал необходимые приказы, чтобы все наши корпуса отступили к нашим границам, и, наконец, чтобы спасти людей, он разрешил оставить на месте пушки и обозы.
Эти слова были для нас словно удар молнии; слезы потекли из наших глаз, мы не могли понять того, что смогло породить столь неожиданную перемену. Граф Остерман и генерал Беннигсен, которые прибыли, как и мы, предупрежденные о том, что происходит, хотели представить свои возражения на этот безнадежный проект, но фельдмаршал, рассердясь, внезапно распростился со всеми, бросился в свою карету и оставил нас, словно оцепеневших от всего того, что мы только что увидели и услышали. Никто никогда не разгадал, что же смогло привести его к такому постыдному помутнению разума и заставить человека, столь ревнивого к своей славе, изменить своему долгу и оставить свое командование после того, как были уже даны приказы о сражении, и победа казалась совершенно определенной.