На третьем съезде Союза Союзов в Петербурге-Териоках (1-3 июля) меня, по случайной причине, не было. Отсутствовал и союз земцев-конституционалистов. Коренной вопрос - об участии в выборах в "Булыгинскую Думу" - был решен здесь девятью союзами в смысле отказа выборщиков от участия - против моей точки зрения.
Однако, три союза (писателей, профессоров и учителей средней школы) высказались за участие, а четыре воздержались (крестьянский, еврейского равноправия, ветеринаров и учителей низшей школы). Это последнее меньшинство признало "разрешение вопроса в отрицательном или положительном смысле в настоящее время невозможным" и предложило отложить решение до следующего съезда, "по осуществлении и смотря по результатам предположенного протеста" (против Думы совещательного характера, с многостепенными выборами на основании куриальной системы и при отсутствии свободы выборов). Итак, к началу июля, полевение союзов пошло еще недалеко: часть союзов продолжала колебаться.
Между тем, революционное движение, долженствовавшее изменить всю эту картину, уже переходило в массы, при несомненном участии социалистических партий. Наше политическое течение было от этого процесса как бы отрезано; до нас очень мало и поздно доходило известий о том, какая внутренняя эволюция совершалась в эти месяцы в недрах социалистических партий, особенно партии с. - д. С результатами этой секретной работы нам пришлось встретиться лишь тогда, когда результаты эти начали сказываться уже на ходе нашей собственной политической борьбы. Тогда я к ним и вернусь.
А пока каждое утро мы прочитывали в газетах о рабочих стачках в разных городах России; к рабочим начинали примыкать и союзы всевозможных профессий, и железнодорожные служащие, и мелкие ремесленные группы. Все чаще приклеивался к забастовкам и ярлык "всеобщих". Наряду с рабочим движением разгоралось и крестьянское - особенно в черноземных губерниях. То там, то сям "боевые дружины"
с. - р. совершали террористические акты, направляя свои удары на чинов администрации от губернаторов до околоточных и урядников, на чинов полиции и на жандармов.
Глаз привыкал к ежедневному повторению одних и тех же рубрик; но динамику революции трудно было воспринять и почувствовать по отрывочным газетным данным: только впоследствии, когда те же факты были подобраны и расклассифицированы в печати, можно было понять всю силу напора революционной волны. Общий смысл революционных вспышек маскировался отсутствием и ярко выраженного политического характера, и единой цели отдельных революционных проявлений: они мотивировались классовыми требованиями рабочих, местными нуждами крестьян и т.д. Социалистические партии скорее пропагандировали общие лозунги, чем ставили конкретные задачи. Не было еще заметно и систематического руководства из центров: по определению самих революционных партий, революция развивалась "стихийно". С. - д. еще ставили задачу широкого "развязывания" революции впереди задачи ее "организации". При таком положении традиционное влияние народников еще не было вытеснено агитацией с. - д., а среди крестьянства оно безусловно преобладало. Сохранялась и возможность внесения в массы более умеренных, "буржуазных" политических тенденций.
Это подтверждалось и ревнивым отношением с. - д. к возможной конкуренции со стороны "земцев", как они огульно титуловали тогда своих противников. Настоящие земцы-конституционалисты прямо вводили эту возможность пропаганды в массах в свои политические расчеты.
Для меня, по мере дифференциации политических течений, именно эта последняя группа все более становилась "своей". При всех отпадениях вправо, ее намечавшийся состав все еще оставался довольно неопределенным влево. Это надо было ценить в виду общего сдвига политической борьбы в эту сторону. Но нельзя было терять из виду, что речь идет о создании не революционной, а конституционной партии, задачей которой должна была стать борьба парламентскими средствами. В спектре возникавших партий это было то пустое место, которое предстояло заполнить именно нам, и без его заполнения невозможно было и думать об установлении в России конституционного режима. Поставить эту специальную задачу перед будущей партией становилось всё более моей личной задачей. К этой цели и направлялась всё более моя деятельность внутри элементов, проявивших склонность войти в наш будущий партийный состав.
Как раз вопрос об участии или неучастии в выборах в "Булыгинскую" Думу, ставший на ближайшую очередь, должен был послужить оселком для выбора того или другого направления, - революционного или конституционного. Мы видели, что в этом вопросе даже и в левых группах еще продолжались колебания. Даже "Искра" писала тогда по поводу решения Териокского съезда Союза Союзов: "Союз Союзов решил бойкот (выборов), но правильно ли?" Ответ на этот вопрос принадлежал в первую очередь конституционалистам.
Для этой цели созыв нового земского съезда становился совершенно неотложным. Именно поэтому созыв, вместо него, "коалиционного" съезда был воспринят в "нашей" среде, не только как досадное отвлечение, но и как опасная отсрочка, а путешествие к царю было оценено как ошибочный шаг назад. Новый съезд должен был, прежде всего, отмежеваться от этого неправильного хода и вернуть контингент будущей партии на путь, уже намеченный сплотившимся большинством земских съездов. Проверить единство взглядов этого большинства, исправить и дополнить соответственно отделы будущей программы и приступить, наконец, к строительству партии - таковы были задачи земского съезда, собравшегося вместе с представителями городов 6-8 июля. В следующие же дни, 9-10 июля, земско-конституционная группа должна была сделать выводы из решений этого съезда. В заседаниях этой последней группы я на этот раз принял непосредственное участие и к работам съезда стоял очень близко. Приоткрытая дверь, через которую я наблюдал земцев в особняке Ю. Н. Новосильцева, на этот раз открылась для меня шире, хотя формально я и не мог еще переступить через ее порог.
Насколько изменилась в промежутке между маем и июлем политическая обстановка, можно было сразу заметить по внешней картине съезда - и по исходу его столкновения с полицией, исполнявшей прямую волю министра. Мы заседали теперь в громадном доме кн. Павла Дмитриевича Долгорукова, среди запущенного сада в Знаменском переулке, - в том самом доме, где когда-то мы с покойным старшим братом хозяина Николаем готовились к гимназическим экзаменам. Кое-кто еще помнит, вероятно, фотографию многочисленных (235) членов съезда на фоне этого княжеского дворца. Товарищ министра Трепов заранее объявил решения этого съезда незаконными. А президиум съезда ответил полиции, пришедшей распустить съезд, простой ссылкой на "царскую волю" - передать обещания царя "всем близким, живущим на земле и в городах". Бюро съездов тщательно подготовило работу съезда и, вместо отвергнутого съездом проекта Булыгина, предложило собственный проект "основного закона", заранее напечатанный в день открытия съезда в "Русских ведомостях". Проект был принят "в первом чтении". В. Д. Набоков предложил при этом "отстаивать естественные права", заявленные в резолюциях ноябрьского съезда
1904 г., "всеми мирными средствами, не исключая и неподчинения распоряжениям власти, нарушающим эти права". По предложению братьев Павла и Петра Долгоруковых было решено "войти в ближайшее общение с широкими массами", чтобы "совместно с народом обсудить предстоящую политическую реформу", "завоевать необходимые для ее проведения свободы" и "разработать на местах вопрос о проведении в жизнь выборной системы, выработанной общеземским съездом". Весьма смелые формулировки этих слабо замаскированных постановлений предстанут в надлежащем свете, если вспомнить, что под ними просто разумелось введение Учредительного Собрания и осуществление всеобщих выборов чем-то вроде "явочного" порядка. Съезд принял и подготовленный Бюро текст обращения к народу. Но он отнесся очень осторожно к вопросу, как же распространить в народе это воззвание. Некоторые ораторы признавали вообще обращение к народу "чересчур революционным средством". А когда речь зашла о главной конкретной задаче - выборах в Булыгинскую Думу, - съезд, после бурных прений, обнаружил еще большую осторожность, оставив вопрос открытым. Так определился диапазон съезда - от принятых им принципиальных формул полуреволюционного характера к политическому шагу в реальной обстановке.