Под "общественным мнением" здесь, очевидно, разумеется петербургское мнение левых кругов, от которого партия хотела отгородиться. Но утверждение, что именно я стоял тут "средостением", благодаря моему "гувернерству", предполагает, что мне приписывали личную вину за то, что можно было считать "поправением" партии. В Петербурге, в интересах "полевения", не хотели "ломать перегородок" с нами, будучи "пронизаны током высокого напряжения". Я не хочу отрицать, что я был против этого "тока" и играл известную роль в сооружении "перегородок". С противоположной стороны Витте не случайно же жалел, что был "мало со мной знаком" в это время. Обе характеристики идут в одном направлении. Я действительно хотел создания самостоятельной, ни от кого независимой конституционной партии, которая могла бы играть достойную роль в русском парламенте - и без которой не мог бы осуществиться "парламент". Если мои противники преувеличивали мои успехи, это уже их дело.
Но чего же хотели они сами, обрушиваясь на меня за мою "руководящую роль"? На том же бурном собрании высказывались возражения, прямо противоположные одно другому. Одни требовали, чтобы к. д. подогнали к своей "парламентской тактике" также и свою "революционную программу". Другие, напротив, предпочитали, чтобы партия отодвинулась вправо, предоставив занятое ею место левым. Третьи обвиняли нас в стремлении занять министерские посты. И. И. Петрункевич возражал: "плох солдат, который не хочет быть генералом". А я, смягчая, прибавлял только: "ну, до этого еще далеко". Генеральские посты в вооруженном восстании оставляли за собой с. - д., как и "захват власти".
Более серьезное возражение против партии к. д. состояло в том, что ее тело - "земское", "буржуазное", тогда как из Союза Освобождения должна выйти "народная партия". Но сами возражавшие понимали, что образование такой партии было невозможно, пока все мы представляли одни штабы без армий и когда для нее в особенности нужна была предварительная подготовка рабочих и крестьянских кадров. К. д. к такой подготовке и стремились; но сами же эти "благоразумные" отрезали для нее возможность проникнуть к народным низам, считая эти низы - своей монополией. А создание тотчас же "чисто-народной партии", притом "без социализма", но с конституционно-демократической окраской - прямо противоречило той роли, которую принуждены были играть наши левые противники. "Не ходите к кадетам", убеждал Лутугин в своей роли трибуна-"вульгаризатора". Они "шелестят (избирательными) бюллетенями, а ящиков-то и нет", острил Лутугин. Жестоко доставалось мне за это, ставшее "крылатым", выражение в одной из моих статей, где шелест "бюллетеней" я противополагал силе оружия. "Стоит ли тратить душу на занятие бесплодным парламентаризмом? Давайте, лучше запишемся в комитет грамотности". Для комитета политической грамотности это было бы еще более далеким окольным путем...
Так покончилась наша связь с Союзом Освобождения. Он пошел после того еще решительнее по линии петербургского Союза Союзов и даже, по недоразумению, как я решаюсь думать, и по пути Совета Рабочих Депутатов. Там и здесь, его прямое участие в самом создании этих организаций было несомненно, а формального разрыва - не происходило.
Моя связь с Союзом Союзов, собственно, оборвалась на том заседании, с которого нас повезли из моей квартиры на Удельной - в Кресты. Самое мое звание председателя было неудобно - и было поставлено под сомнение. Не то я был выбран только для председательствования на московском съезде; не то - председательствовал только "фактически". Я, конечно, против этих толкований не возражал. После моего выхода из тюрьмы положение настолько уже изменилось, что вообще о моем сотрудничестве с (петербургским) Союзом Союзов не могло быть и речи. Там окончательно возобладали с. - д., а с 21 октября по 15 ноября шли совместные заседания Центрального Комитета с новоявленным Центральным Бюро, решения которых были обязательны только для Петербурга. Туда привлечены были некоторые освобожденцы, но членов партии к. д. там не было. Передо мной лежит сейчас пачка "Бюллетеней" этой объединенной организации от конца года, где имеются все плоды ее бумажной деятельности: "Постановления", "Воззвания", "Прокламации", - по большей части для нас уже совершенно неприемлемые. Едва ли они и расходились широко. Содержание их свидетельствовало о печальном факте потери всякого влияния. Как ни старалась организация подладиться под тон и содержание революционных лозунгов, как щедро ни обещала с. - д. свое сочувствие и содействие, ее действительная роль запаздывала и быстро отходила на задний план по мере развития деятельности другой - и самой крайней - из организаций, руководивших революционным движением 1905 в его полном разгаре: Советом Рабочих Депутатов. На Союз Союзов, в этом его последнем виде, на его приветствия, поздравления и присоединения просто перестали обращать внимание.
Собственно говоря, это была - черная неблагодарность. Немногим известно, что самым своим происхождением Совет Рабочих Депутатов обязан все тому же Союзу Освобождения в его петербургской группе, а вовсе не Троцкому, и не меньшевикам, претендовавшим на роль его творцов. Тогда же, как и идею "банкетов", и идею Союза Союзов, освобожденцы выдвинули и осуществили после "Красного Воскресенья" идею Совета Рабочих Депутатов. Они воспользовались для этого правительственной комиссией Шидловского, назначенной для разбора нужд и требований рабочих. Один из рабочих депутатов, попавших в эту комиссию, Хрусталев, передал свой мандат интеллигенту Носарю. В комиссии раздались "интеллигентские" речи; чиновники тотчас заметили, что "депутатами овладели революционеры", - и комиссия была распущена, а Носарь выслан из Петербурга. Но освобожденцы его вернули и припрятали; часть уцелевших депутатов Комиссии образовала "Совет" и к весне 1905 пополнила свой состав до 50-60 членов. В этом виде Совет Рабочих Депутатов просуществовал до октября, собираясь в нелегальной типографии Союза Освобождения или на частной квартире членов "Большой Группы". В этой типографии был отпечатан и первый призыв к фабричным и заводским рабочим о новом созыве Совета. Тогда же вышел из своего сокрытия Носарь, прятавшийся в пустом вагоне и ночевавший у освобожденцев, - и возглавил Совет в помещении Вольного Экономического Общества, где освобожденцы давно устроились хозяевами.
"Либеральная буржуазия" продолжала, вместе с меньшевиками, считать Совет "органом революционного самоуправления". А. С. Суворин знал больше, когда принялся в своем "Новом времени" дразнить Витте, что около него стоит "второе правительство". Мы видели, что так и было в планах Троцкого.
Троцкий же и нашел объяснение, почему эта затея провалилась. Оказывается, Ленин "запоздал приехать из-за границы", и без него большевики были "беспомощны". Но у Троцкого было и другое объяснение: "Все элементы победоносной революции были налицо, но эти элементы еще не созрели".
Это было вернее; но когда из этого признания делался вывод, что, стало быть, "несозревшая" революция не могла быть "победоносной", то Троцкий отступал на свою последнюю позицию; пусть так; но революция "перманентна", и если она еще не побеждает, то создает рекорды, производит "генеральные репетиции" и когда-нибудь победит.
Вернувшийся, наконец, в Петербург Ленин сразу заметил, побывав анонимно на хорах Вольной экономии, что "здесь - говорильня", "рабочий парламент", а нужен орган власти, орган партийного руководства большевиков надвинувшейся революционной развязкой. И "боевая организация" партии приступила к подготовке вооруженного восстания.