Раненого отца, отвезли к Волжской переправе, для отправки в госпиталь и положили в зале ожидания, маленького речного вокзала. Где пребывая без врачебной помощи и медикаментов, он начал тихо замерзать, но только из-за того, что его попросту не заметили, во время эвакуации!
Виновником недоразумения, был корыстный санитар, который положил отца в непросматриваемом углу, за спинкой дивана, чтобы незаметно для других, отстегнуть с ослабшей руки Красноармейца, приглянувшиеся часы.
Присвоив командирские часы, полковой санитар нагло заметил, что умирающему Николаю Гурьевичу, они не пригодятся. В итоге, промучившись на холодном вокзале, больше двух дней, мой тяжело раненый и обобранный отец, заболел воспалением лёгких, а позднее в госпитале, из-за ослабшего иммунитета, заразился туберкулёзом!
Николай Гурьевич, ушёл на фронт добровольцем, подав заявление в военный комиссариат СССР, двадцать второго июня, тысяча девятьсот сорок первого года и поначалу, служил в СМЕРШе. Современная молодёжь, вряд ли знает, что под аббревиатурой названия, звучащего без сокращений, как «Смерть шпионам!», скрывалась грозная, армейская разведка, которая выявляла вражескую, агентурную сеть, на территории Советского Союза.
Чем занимался отец в Саратовском СМЕРШе, мне не известно, но затем его назначили политруком батальона и поспешно направили в Сибирскую, стрелковую дивизию. После чего был Сталинград, две недели левобережной подготовки к наступлению, тяжёлое ранение и два года лечения в Анжеро-Судженском госпитале. В который весной, тысяча девятьсот сорок третьего года, мы поехали вместе с мамой, хотя наша железнодорожная поездка, до города Томска, а потом обратно, мне не запомнилась.
Войдя в госпиталь, я увидел высокие ступени, широкого лестничного пролёта, ведущего на второй этаж и высокий потолок с лепниной, который был ярко освещён, возле свисающей на шнуре, электрической лампочки. Мимо нас проходили люди, в белых халатах, чьи приглушённые голоса, достигали моего слуха. Пока мама разговаривала с врачами, я незаметно поднялся наверх и прошёлся по коридорам госпиталя, заглядывая в палаты.
Мне было непривычно видеть, раненых людей в исподнем, которые сидели или лежали на панцирных койках, либо на костылях, бродили по длинным коридорам. Многие Красноармейцы с удивлением глазели на меня, на беззаботного мальчика, проникшего во взрослый мир боли и смерти.
Не зная смущения, я тоже с любопытством разглядывал их бязевые рубахи и кальсоны с болтающимися завязками, военного образца. Хотя некоторые мужчины, были одеты в тёмно-синие, байковые халаты. Как вдруг, меня крепко схватила за руку, проходившая медицинская сестра и строго поинтересовалась: «Ты откуда здесь взялся, мальчик?! Кто тебя, сюда пустил? И где твоя мама?!». После чего, мы спустились на первый этаж и возле регистратуры, я получил нагоняй от мамы.
Затем следуя за санитаркой, Роза Адамовна пошла наверх. Тогда как я, остался её ждать с медсестрой, не выпускавшей моей руки. Через несколько минут, эта грозная тётя, отвела меня наверх и остановилась в дверях, ярко освещённой палаты.
Заглянув в помещение, я увидел незнакомого человека, который прилег на кровати и подпёр рукой, свою голову. При этом, его лицо выражало лёгкое напряжение, ведь он был вынужден, прислушиваться к тихой речи, белокурой женщины, которая сидела ко входу спиной, в медицинском халате. Тем не менее, вопреки видимой несуразице, я догадался о том, что это моя любимая мама!
Невнятно заголосив, я вывернулся из руки медсестры и бросился в объятия мамы, тогда как отец, идущий на поправку, после ранения, но подхвативший заразный туберкулёз, только глядел на меня, не в праве обнять! На прикроватной тумбочке, стояли игральные шахматы и пока взрослые разговаривали, я брал фигуры и разглядывал их причудливые изгибы. Вот то немногое, что сохранилось в моей памяти, связанное с посещением отца, в военном госпитале.
В отличие от меня, ничего не позабыла мать, которая везла в Анжеро-Судженский госпиталь, два тяжеленых чемодана с продуктами и настороженно следила, за моими выкрутасами! Поскольку я не замечал, перекладных тягот мамы и убегал вперед, рискуя потеряться. Мне было так весело, что даже позорная лупцовка на людях, меня не остановила! Видимо потому, что я рос шустрым и упрямым, но глуповатым мальчишкой…
В конце тысяча девятьсот сорок четвёртого года, отца вызвали в районный комитет, Коммунистической партии и предложили возглавить Мендольский совхоз, Всесоюзного Треста Золотопродснаба, располагавшийся в Ширинском районе Хакассии. Николай Гурьевич не мог отказаться, бросил костыли и начал расхаживаться, привыкая к тросточке. Потому что он, вместе с дедом Гурием и бабушкой Антонидой, был членом Всесоюзной Коммунистической Партии Большевиков, а это значит, что его жизнь была подчинена, жёсткой дисциплине.