Может быть, скоро придет день, когда еврейские бал мелохес[345], рабочие, станут такими же учеными, как знаменитые талмудисты. Ведь были же во времена танаим[346] и амораим[347] рабби Йоханан — сапожником, рабби Ицхак и рав Иегуда — кузнецами, рав Йосеф — плотником, рав Шимон — ткачом, рав Хилель — дровосеком, рав Хунна — водоносом, рав Йиха — угольщиком, рав Нехунья[348] — копателем колодцев. Их ремесло не мешало им публично вести ученые споры.
… Я глядела на девочек, чуть не плача от радости. В тот момент я поняла, что Бог благословил наши усилия и труды.
Несмотря на крупные денежные пожертвованья, ежемесячные взносы наших членов и выручку от благотворительных праздников, средств не хватало, и мы все время работали в убыток. Но неожиданно нам сообщили, что барон Гирш[349] оставил по завещанию несколько миллионов рублей ремесленным школам российских евреев. Это звучало как сказка, но оказалось былью. К нам прибыл из Петербурга поверенный коллегии душеприказчиков, уладил некоторые формальности, и обе школы стали получать субсидию — несколько тысяч рублей ежегодно. Она выплачивается и по сей день.
Спустя годы я иногда встречала на улицах незнакомых девушек, которые обращались ко мне по имени и здоровались с какой-то подчеркнутой вежливостью. На мой вопрос, откуда они знают, кто я такая, они отвечали: «Мадам Венгерова, я же Ривка (или Малке, или кто-то еще) из мастерской!» И я далеко не сразу узнавала в хорошенькой моднице маленькую несчастную замызганную Ривочку.
Процесс европеизации еврейской массы в России, хотя и разрушил старую структуру гетто и совершенно раздавил слабых и не способных на сопротивление, был всего лишь процессом видоизменения. Иначе и быть не могло. Дух, который многие столетия приучался, как каторжник, трудиться над Талмудом; который, преодолевая житейские заботы, стремился вознестись к высшему закону; который ценой величайшего напряжения натренировался проводить различие между правотой и неправотой; который находил отдохновение от будничных тягот в мягких и чувственных ритуалах, в тихих садах Агады[350], — этот дух не смогла уничтожить даже новейшая европейская образованность. Утонченная и возвышенная, вошедшая в плоть и кровь тысячелетняя культура искала и находила новую область приложения, новое прибежище — в искусстве. Конечно, лишь немногие становились крупными художниками. Но тысячи и тысячи молодых писателей, пробившихся к свету в шестидесятые годы, многочисленные зрители, слушатели, ценители художественных творений Европы доказывают: пусть сфера их страстного, глубоко личного интереса изменилась, но духовные, душевные импульсы остались прежними. Тому, кто видит вещи в таком ракурсе, не покажутся чудом явления, подобные феномену Антокольского[351].
Как раз в гетто всегда были художники. Не хватало лишь духовной свободы, чтобы раскрепостить их волю к творчеству, развязать им руки. Антокольский был сыном бедного корчмаря из местечка Антокол под Вильной. Его дарование проявилось уже в детстве, когда он вырезал фигурки из дерева и украшал узорами ручки серпов. Еще мальчиком он изготовлял янтарные броши, а однажды вырезал на янтаре точь-в-точь похожий портрет генерал-губернатора Назимова[352], хотя видел его только в раннем возрасте, издали и мельком. Он изобразил на дереве поразительную сцену — семью маранов, празднующую седер в подвале и захваченную врасплох инквизицией. Ему удалось передать весь трагизм ситуации: стол опрокинут, на полу разбросаны книги Агады, свечи, разбитая посуда, бутылки с вином. В одном углу стоят, прижавшись друг к другу, мужчины; к стене прислонилась женщина с младенцем на руках; чувствуется, что она задыхается от ужаса.
Было ясно, что в гетто выдающийся талант Антокольского погибнет, как погибали многие таланты до него. И господин Герштейн из Вильны принял участие в юноше и на свои средства отправил его учиться в Петербург. Путь на перекладных был долгим и трудным, а весь запас съестного состоял из хлеба и селедки.
В Петербурге на молодого человека обратил внимание знаменитый писатель Тургенев, взял к себе, помог получить образование и представил влиятельным лицам города. Я имела счастье познакомиться с мастером в то время, когда он работал над огромным скульптурным изображением Ивана Грозного.
346
Танаим (ивр. мн. ч.) — законоучители эпохи Мишны (древнейшая часть Талмуда, I–III вв.).
347
Амораим — (ивр. мн. ч.) — законоучители эпохи Гемары (основная часть Талмуда, III–V вв.).
348
Рабби Ицхак, рабби Йоханан, рав Иегуда, рав Йосеф, рав Шимон, рав Хилель, рав Хуна, рав Йиха, рав Нехунья — знаменитые учителя эпохи Талмуда.
349
Барон Гирш, Мориц (1831–1896) — банкир, предприниматель и один крупнейших еврейских филантропов. В 80-е — 90-е гг. XIX в. много жертвовал на развитие еврейского образования, колонизацию Палестины и т. д.
350
Агада (ивр.) — «Повествование», тексты эпохи Талмуда, не предполагающие религиозно-юридической регламентации. Агада включает притчи, легенды, проповеди, поэтические гимны, материалы исторического и философского содержания (так же называется сборник, который читается в ночь пасхального седера — см. прим. 65).
351
Антокольский Марк Матвеевич (Мордехай Матитьяху) (1843–1902) — выдающийся скульптор, одним из первых в российском искусстве создавший работы на еврейскую тему, академик Российской Академии художеств.
352
Генерал-губернатор Назимов — Назимов Владимир Иванович (1802–1874), военный, государственный деятель. С 1836 состоял инструктором по военной части при наследнике престола. В 1855–1863 виленский военный губернатор, гродненский, ковенский и минский генерал-губернатор, генерал от инфантерии (1859), генерал-адъютант (1849).