Боюсь, что эта книга может разрушить представление читателя о жизни знати в Российской империи как ее сейчас любят показывать в кино и описывать в дешевых романах. Образ автора плохо вяжется с титулом «баронесса» в нашем современном представлении. Хотя семья Мейендорфов относилась к самой высокой знати и была очень близка к трону, члены этой семьи – простые, трудолюбивые, доброжелательные люди без тени снобизма. И вовсе не богатые. Никаких жалоб, сетований, осуждений, поисков виноватых в воспоминаниях тети Мани не найти. И никаких сплетен. Все кругом хорошие, любимые, готовые помочь в трудную минуту. И помогают. Это во многом и позволило семье пройти без особых потерь через все испытания минувшего века. По-настоящему христианский подход к жизни, свойственный тете Мане и присущий в той или иной степени многим членам этой большой семьи, лично мне очень много дал. В полной мере я смогла это осознать и оценить с благодарностью только сейчас, на склоне лет. Мы не властны над событиями, но мы в ответе за то, как мы в них живем, и не вправе сваливать на них свои слабости.
Не сомневаюсь, что читатель все это почувствует в этой книге.
Москва, 2013 г
Елизавета Муравьева, внучатая племянница баронессы Марии Мейендорф, внучка ее родной сестры Елизаветы Родзянко.
.
Часть первая
1. Детство
Фото 2. Мария Васильевна Мейендорф, урожд. Олсуфьева (1841—1920), держит на коленях дочь Маню, автора воспоминаний. Петербург, 1870
Родилась я в конце 1869 года в Петербурге. В то время мои родители беззаботно жили на проценты со своего капитала, были молоды, здоровы и счастливы. Я была вторая в семье. Родилась я дома, а не в клинике, как это принято теперь. В те времена всякая мать приглашала к себе на несколько дней акушерку, а доктор появлялся лишь по специальному вызову. Мое первое детское воспоминание: я и сестра Алина, которая была на год старше меня, стоим на подоконнике и смотрим из окна, как отец возвращается из своих казарм верхом на лошади в очень красивом мундире. Он был офицером Конногвардейского полка; мне было тогда года три, не более; говорю это с уверенностью, потому что летом, когда мне было три с половиной года, отец вышел в отставку, мы уехали в деревню, и эта картина не могла уже повторяться.
Как я потом узнала, мы выехали из Петербурга по следующей причине: капитал отца лежал не в государственном банке, а в частном, который платил вкладчикам более крупный процент, чем государственный. В один прекрасный день этот банк лопнул, т.е. совершенно разорился и разорил и своих вкладчиков: им вернули вместо их денег какие-то гроши. Жить стало не на что. Тогда дед Мейендорф дал моему отцу капитал, который он мог бы оставить ему после своей смерти; другими словами, выделил еще при жизни. Но на эти деньги продолжать дорогой образ жизни в столице было немыслимо, и отец отправился в Киевскую губернию и там купил небольшое имение. Хозяин имения, ставший впоследствии добрым знакомым отца и матери, рассказывал, как он был крайне удивлен: «покупатель приехал среди зимы, когда земля была под снегом, и на первую цену дал свое согласие. Я был уверен, что имею дело с каким-то аферистом», – смеясь рассказывал он потом.
Благодаря своей энергичной натуре, бывший столичный офицер, не имевший ни малейшего понятия о сельском хозяйстве, отец мой стал скоро очень хорошим хозяином. Приехали мы в имение ранней весной. Вставал отец очень рано и отправлялся в поля; появлялся к часовому обеду, затем снова исчезал и возвращался, когда мы, дети, уже шли спать. У него было дело, и он легко переносил перемену в своем образе жизни.