В карантине сержанты вводили нас в курс дела. « Здесь вы все одинаковые, наряды всем не дают. Живете в ус не дуете, вот когда попадете в роту «поймете службу». Что такое «Понять службу» я узнал в роте.
Я попал в батарею наводчиком. Это должность ефрейтора. Само собой лычку я купил тоже за свои деньги. Повторять, бесконечные построения лучший способ вышибания мозгов. Подъем! Стройся! Бегом на построение на улицу. На улице стройся, Ты только открыл глаза и уже в хаотичной массе. Замешкался. Командир расчета сержант Венгер орет: «Ты чего», «Я подумал», «Подумал, салага ебаный», тебе здесь думать не надо, за тебя командир подумает, запомни, ебанный салага, и вбей в свою тупую башку, главное правило, «не можешь, научим, не хочешь, заставим, все твое дело службу понять». Тот, кто думает, что понять службу требуется умственное напряжение, совсем глупенький. Понять службу – прежде всего, застелить сержанту постель. Не понял, два наряда, вне очереди. Почистить ему же сапоги, опять не понял, еще два наряда, отдать большую часть своего масла. Старикам не отдал, значит, совсем не понял. Наказание неминуемо. Чтобы было понятно тем, кто не был в армии, очередной наряд, это работа: караульным, на кухне, чистишь туалет и т.д., но когда подходит твоя очередь, остальное время ты спишь. Два наряда вне очереди, ты после отбоя два дня подряд полночи не спишь. Если нарядов набирается много, то начинается хроническая бессонница. Еще надо сказать, за неубранную постель сержант наряд не дает, а вот за натуго затянутый, ремень, невычищенные до блеска спаги, получай наряд. Причину всегда можно найти. С сержантом Венгером у меня отношение не заладились сразу. Все сержанты и Вегнер в том числе требовали обращения на Вы и «товарищ сержант». Я этого категорически не делал. Почему я откровенное желобье, которое хочет об меня вытереть ноги должен уважать и называть своими товарищами, тем более, что обращение на ВЫ и «товарищ, не прописано ни в одном уставе.
На объявление двух нарядов вне очереди, я должен был ответить: «Если два наряда», но отвечал, «служу Советскому Союзу». Венгер взвивался. Он вызнал, что мой день рождения 8 марта; «А!! восьмого марта будешь чистить полковой сортир», и я чистил. Полковой сортир – песня. Он был на улице. В казарме было тепло, и была канализация. Полковой – выгребной и двухэтажный. Очко сверху, а экскременты падали вниз, в бетонную комнату. Пирамиды дерьма подымались высоко, до самых очков. Все это предстояло выскрести, цепляя сапогами отходы. Ведь внизу оно подтаивало. Неделю от меня воняло.
Из-за недосыпов, я спал стоя. Спал на ходу. Ухитрился заснуть на марше в лесу. Однажды зимой нас с учений забрал грузовик, крытый брезентом. Мне нашлось местечко на маленьком сейфе офицерскими пистолетами. Ноги я положил на гранатомёты, спиной уперся на брезент. И впервые выспался за столь долгое время. Ехали долго, и я проснулся бодрым, как будто спал в мягкой постели. Из-за недосыпов я превратился в сомнамбулу. И только вопрос, зачем я здесь, что я здесь делаю, торчал в мозгу. А душу переполняла ненависть не только к Венгеру, не и к любому «старику», но и ко всем серой, тупой казенщине, в которой я оказался. Вечером подошел Венгер со своим: «Ну что салага, я тебе, б…ть, головой поставлю (это одно из небольшого набора казарменных выражений)». Вроде еще одного, вместо нормального «что», положено было говорить: «Каво?!» После отбоя я стоял дневальным. Проходящий «старик» от души ткнул кулаком мне в грудь. И тут во мне что-то перемкнуло, я схватил штык-нож и себя не помня, бросился на него. Находящиеся по близости похватали табуретки, и пошли на меня. «Что б…я, салага, «оборзел?». Я крикнул: «Суки, один из вас точно на дембель не уйдет». Кто-то из этих козлов остановил их: «Не трогайте его, сам сдохнет». Полночи я был настороже, ждал нападения, но рассосалось. Меня сменили, и я пошел спать.