Государь сказал мне это в столь положительной форме, что я считал это несомненным. После разговора с Государем я несколько раз встречался с князем Лобановым-Ростовским, но ни я, ни он, мы друг с другом по этому предмету не заговаривали.
Затем я еще вел с Ли-Хун-Чаном переговоры о том, чтобы одновременно с тем договором высокой политической важности, о {52} котором я уже рассказывал ране и по которому нам давалось право проведении железной дороги на Владивосток, установить между Китаем и Poccией оборонительный дружеский союз.
И так как по этому соглашению Китай давал концессию на сооружение дороги частному обществу, то я и решил, чтобы эта концессия была дана Русско-китайскому банку, который уже в то время был основан и функционировал. Поэтому пришлось установить форму, по которой, с одной стороны, китайское государство в лице Ли-Хун-Чана давало концессию на сооружение восточно-китайской дороги и давало концессию именно русско-китайскому банку, а с другой стороны - одновременно русско-китайский банк особым актом передавал это право обществу Восточно-китайской железной дороги.
Сделано это было так потому, что до составления и утверждения концессии восточно-китайской дороги китайским богдыханом - нельзя было образовать общества восточно-китайской дороги, а поэтому и Ли-Хун-Чан не мог дать концессию по сооружению дороги несуществующему обществу восточно-китайской дороги. Общество же восточно-китайской жел. дороги тогда только могло быть образовано, когда концессия получала полную силу, а концессия еще не была составлена и не могла быть составлена с Ли-Хун-Чаном так скоро, потому что тут уже являлись вопросы детальные, которые требуют более или менее подробной разработки. Но мне хотелось иметь в руках два документа: во первых секретный договор с Китаем, по которому Китай взял бы на себя обязательство дать возможность русскому обществу построить восточно-китайскую дорогу через Монголию и Сибирь, а во вторых соглашение китайского правительства с каким-нибудь из русских обществ по сооружению этой дороги. Самым подходящим в данном случае был, естественно, русско-китайский банк; но, чтобы русско-китайский банк не мог воспользоваться этим весьма ценным правом, я одновременно приготовил и соглашение с русско-китайским банком, по которому русско-китайский банк передавал все это дело в руки общества восточно-китайской дороги, которое имело быть сформировано русским правительством.
Итак, прежде всего предстояло заключить с китайским уполномоченным, главным сановником Китайской Империи Ли-Хун-Чаном общее секретное соглашение. Был назначен день, когда уполномоченные с русской стороны, а таковыми были князь Лобанов-Ростовский и я, и уполномоченный с китайской стороны, а именно Ли-Хун-Чан, который получил полномочия соответственной телеграммой из Пекина, {53} - должны были съехаться у министра иностранных дел и, по принятому в этом случай этикету и с принятыми в этих случаях формальностями, подписать договор. Такие договоры пишутся обыкновенно на особой бумаге, особо тщательно, красиво и подписываются соответствующими уполномоченными; при каждой подписи прикладывается печать этого уполномоченного.
И вот в определенный день мы съехались в Москве, в доме, который был нанят на время коронации для министра иностранных дел - князя Лобанова-Ростовского. С одной стороны были pyccкиe уполномоченные с состоящими при них чинами, а с другой стороны, Ли-Хун-Чан со всею своею свитой.
Когда мы собрались и сели около стола, то князь Лобанов-Ростовский обратился к нам и говорит, что соглашение особой важности, которое мы имеем подписать, известно уполномоченным, т. е. ему, мне и Ли-Хун-Чану, поэтому его не стоить читать; оно уже было показано сотрудникам Ли-Хун-Чана, сотрудники, вероятно, познакомили с ним Ли-Хун-Чана; что соглашение это переписано все точно, что секретари его проверили и нам теперь следует только подписать. Но что, впрочем, сотрудникам Ли-Хун-Чана может быть угодно его еще раз прочесть.
Таким образом, один соответствующей экземпляр был дан в руки сотрудникам Ли-Хун-Чана для прочтения (в этих случаях обыкновенно подписываются два экземпляра: один пишется для нас, а другой для Китая) - я с своей стороны взял экземпляр, который был переписан для нас, чтобы его просмотреть, а именно, чтобы удостовериться, что тот пункт, который касается нашего обязательства относительно защиты Китая от внезапного нападения, написан именно так, как он был написан в первоначальной редакции, т. е., что мы обязуемся охранять Китай только от нападений Японии.
Вдруг, к моему ужасу, я вижу, что пункт этот написан не так, как он был написан в первоначальной редакции, а именно так, как он затем был исправлен князем Лобановым-Ростовским, что и вызвало с моей стороны просьбу к Его Величеству, чтобы редакция пункта была принята в первоначальном виде. Как я уже говорил ранее, Государь, уже приехавший в Москву, сказал мне, что он об этом говорил князю Лобанову-Ростовскому и что князь не встретил никакого затруднения к тому, чтобы вернуться к первоначальной редакции. {54} Это вынудило меня подойти к князю Лобанову-Ростовскому, отозвать его в сторону и сказать ему тихонько на ухо:
- Князь, ведь такой-то пункт не изменен так, как хотел этого Государь.
Я думал, что это было сделано князем Лобановым-Ростовским преднамеренно, - вдруг, к моему удивлению, он себя ударил по лбу и сказал:
- Ах, Боже мой, я и забыл сказать секретарям, чтобы они переписали этот пункт в первоначальной редакции. Но нисколько этим не смутился, посмотрел на часы, было уже 12 с четвертью; тогда князь Лобанов-Ростовский хлопнул несколько раз в ладоши, вошли люди, он и говорит:
- Подавайте завтракать. После подписания договора предполагалось, что будет завтрак у Лобанова-Ростовского.
Затем, обращаясь к Ли-Хун-Чану и к присутствующими, князь Лобанов-Ростовский сказал:
- Теперь уже прошло 12 часов, пойдемте завтракать, потому что иначе кушанье испортится, а после завтрака мы и подпишем.
Мы все пошли завтракать, кроме двух секретарей, которые в это время, пока мы завтракали, снова переписали договор в том виде, в каком он был написан князем Лобановым-Ростовским по моему указанию в Петербурге в первоначальной редакции; так что после завтрака на столе лежали уже не те договоры, которые лежали ранее, а договоры с одним измененным пунктом. Вот этот договор в новой, а в действительности первоначальной редакции, и был подписан с одной стороны Ли-Хун-Чаном, а с другой - мною и князем Лобановым-Ростовским.
Договор был актом чрезвычайной важности и, если бы мы следовали этому договору, то России, конечно, не пришлось бы пережить позорную японскую войну и мы стояли бы твердою ногой на Дальнем Востоке.
Но, как это я буду иметь случай рассказывать далее, - мы сами - не то коварно, не то легкомысленно - нарушили этот договор и пришли на Дальнем Востоке к тому положению, в котором находимся и ныне.
После подписания договора он был ратифицирован, как китайским богдыханом, так и русским Императором. Договор этот должен был служить базисом всех наших отношений с Китаем и всего нашего положения на Дальнем Востоке. {55} Ли-Хун-Чан после подписания договора оставался в Москве до выезда Его Величества. Мне случалось часто видеться с Ли-Хун-Чаном: или он приезжал ко мне, или я приезжал к нему. Ли-Хун-Чан жил на частной квартире, которая была нанята для него и предоставлена ему, как чрезвычайному уполномоченному китайского богдыхана.
Ли-Хун-Чан привык ко мне, и поэтому больше уж не занимался в моем присутствии различными китайскими церемониями. При нем было несколько телохранителей, но эти телохранители в Китае понимаются иначе, нежели у нас. У нас телохранителями называются часовые или агенты, которые охраняют жизнь и здоровье человека от стороннего покушения; в Китае же телохранителями называются те лица, которые занимаются буквально только телом того лица, которое они охраняют; поэтому они постоянно находятся около него: утром они делают ему туалет, вечером раздевают, в течение дня делают ему массаж, трут различными благовонными мазями, одним словом, исключительно занимаются его телом. И многие из таких занятий Ли-Хун-Чан предоставлял делать своим телохранителям даже в моем присутствии.
Однажды, когда я был у Ли-Хун-Чана, вдруг доложили, что приехал с визитом Эмир Бухарский. Ли-Хун-Чан сейчас же привел себя в полный порядок, сел важно на кресло и, когда Эмир Бухарский со всею свитою вошел в гостинную, в которой он сидел, то Ли-Хун-Чан встал, сделал к нему несколько шагов и с ним поздоровался.