Везде предательство, измена, плутни, льстивость,
Повсюду гнусная царит несправедливость.
Я в бешенстве, нет сил мне справиться с собой...72.
Хаммаршельд ликовал. Он уступил нам свой кабинет под артистические уборные.
Роль театра аналогична той, какую шут играет перед своим королем. По свободе, предоставляемой шуту, судят о могуществе короля. Если король боится, шуту затыкают рот.
В наши дни король — это человечество.
Так пусть же человечество предоставит театру полную свободу выражения в знак того, что оно достойно править миром!
Мы продолжали работать над «Историей Васко» Жоржа Шехаде, которая создавалась в Цюрихе, потом Лионе, затем была пред ставлена на фестивале в Баальбеке. Одновременно я готовил «Замок» Кафки.
Что касается наших турне по Европе, они не прекращались, и, если отбросить хронологию, я мог бы подвести такой итог:
Италия: четырнадцать городов.
ФРГ: городов двенадцать — и, случалось, по нескольку раз в одном и том же.
Польша: между ею и нами существует особая близость. Обе наши страны не просто два народа, но две нации. Мужество, вера, ум и дух сопротивления выковали характер поляков и помогли познать себя — это помогает установлению связей. Польша еще с трудом оправлялась от ужасных страданий, и наше пребывание в Варшаве, Познани, Вроцлаве, Катовице, Кракове было необыкновенно волнующим. Именно в Польше, в 1958 году, мы узнали о возвращении к власти генерала де Голля.
Мы посетили также Румынию, такую латинскую, Чехословакию, с ее богатой духовной жизнью, Австрию и, конечно, Голландию, Бельгию, Швейцарию — словно и не покидали Францию. Ниже я расскажу о Греции, Югославии и, наконец, об Англии, где мы побывали раз шесть или семь. Подробный рассказ о каждой встрече, каждом обмене занял бы слишком много места в этой книге. Воспоминания, которые не умирают.
В октябре 1957 года мы наконец осели в Париже — на два сезона, но при этом не прерывали своих гастролей. Впрочем, для нас ничего не менялось: наши турне проходили через Париж — вот и все...
Театр Сары Бернар
Итак, А.-М. Жюльен приютил нас на несколько месяцев в театре Сары Бернар. Успех, с каким «История Васко» шла в Лионе, Швейцарии и Ливане, побудил нас открыть сезон этой прекрасной ньесой Шехаде, что предоставило нам возможность после годового отсутствия снова встретиться с нашими «дорогими» критиками.
Если сейчас Шехаде уже почти не пишет или, во всяком случае, избегает ставить свои пьесы во Франции, вся ответственность за это ложится на французскую критику. Я никогда не понимал, откуда такое суровое отношение к человеку, который пишет пофранцузски не менее приятно, чем Сюпервьель. Это отдает ксенофобией, и к тому же ксенофобией порочной.
Как я уже говорил, для меня любой человек на земле, который приемлет, наблюдает, воссоздает жизнь, думая по-французски, — мой единокровец. Цвет его паспорта к делу не относится. Шехаде — настоящий поэт. Он лишен слащавости. Если он и не рычит, то шалит, как ядовитое насекомое. Если, бунтуя, он остается вежливым, от этого его бунт не становится меньше.
Но заурядные умы признают только рычание. Политика также вмешалась в это дело. С нами обошлись резко, что повлияло на публику. Париж бойкотировал «Васко», тогда как другие страны «ценили спектакль по достоинству.
Тогда мы поставили «Замок». Пуристы — блюстители чистоты стиля Кафки — запротестовали. Пуристов становилось все больше и больше — таких, среди прочих, которые открыли для себя Кафку на спектакле «Процесс». Как бы то ни было, по-моему, наш сценический вариант «Замка» (созданный в сотрудничестве с Полом Квентином) очень близок к передаче двойственного мира Кафки.
И все же спектакль пользовался лишь полууспехом.
Театр Сары Бернар содержать тяжело, у нас уходило много денег впустую. Сможем ли мы продолжать? Наш корабль давал течь во многих местах.
Б таких случаях пытаются заделывать пробоины. Мы подумывали о пьесе, которая пришлась бы по вкусу широкой публике. Когда-то мы ставили «Горбуна» П. Феваля и О’Анисе-Буржуа. Это упражнение в стиле мелодрамы увенчалось успехом. «Мадам Сан-Жен» Викторьена Сарду подходила еще лучше. Для ее постановки мы хотели пригласить Пьера Дюкса. Он дал согласие. Мадлен получила возможность по-новому сыграть роль Сан-Жен. Амели, ставшая любовницей Наполеона! Это был триумф.
И вот наш корабль снова мог плыть по утихшему морю. Шквал миновал.
Те годы предоставили мне случай для некоторых наблюдений. Камю получил Нобелевскую премию. «Это справедливо!» — сказал Сартр, хотя в ту пору они сильно не ладили.
Все радовались, что Камю получил столь высокую награду. Посольство Швеции устроило грандиозный прием. В числе приглашенных были и мы. На вечере я забавлялся, вращаясь среди парижской интеллигенции. Тысяча пятьсот самых совершенных, самых рафинированных, самых искушенных умов — те, кто направляет мысль завтрашнего дня, те, кто обеспечивает прогресс рода человеческого.
Ни один из них не смотрел ни «Васко», ни «Замок». Все бросились смотреть «Мадам Сан-Жен».
Мадлен, Дюкс и наши товарищи спасли Компанию. А поскольку у А.-М. Жюльена были свои личные планы, мы снова отправились путешествовать по белу свету.
Вокруг света
Французское правительство попросило нас наметить маршрут новых гастролей. Вот его этапы: Париж — Гамбург — Северный полюс — Анкоридж — Токио — Осака — Восточное побережье Японии, Нагасаки — Гонконг — Сайгон — Бангкок — Нью-Дели — Афины — Белград — Загреб — Сараево — Любляна — Венеция — Париж.
Продолжительность путешествия примерно три месяца. Словом, путешествие вокруг света за восемьдесят дней.
Анкоридж
Мы вылетаем 15 апреля 1960 года. Впереди — страны, где мы еще никогда не бывали. Переходы от синтоистских храмов к храмам дзен, от Аполлона Дельфийского к Византии. Чем не турне богов!
На улицах нашим глазам предстанут вывески магазинов, написанные японскими иероглифами, на турецком, греческом и сербском языках. Наше путешествие пройдет по странам, где не пишут, а рисуют.
Мы отправили свои декорации теплоходом в феврале. Отправили и двух голубей, фигурирующих в «Христофоре Колумбе» (у Клоделя, в прошлом посла Франции в Японии, сохранилось об этой стране неизгладимое впечатление), чтобы три недели они находились там под наблюдением ветеринара.
Наш суперлайнер — последний самолет с пропеллером, на котором мы путешествуем. Я храню какую-то нежность к этим «поршневым» летательным аппаратам в основном дальнего следования. Они отдают приключением.
Итак, наступила страстная пятница, и мы отправляемся в тридцатидвухчасовый перелет! До посадки в Гамбурге мы еще во власти магнитных волн Парижа — шумы, звуки любимых голосов, наш маленький дом, понурые уши моей собаки, которую на сей раз пришлось оставить. Нить, связующая нас с Францией, растягивается, не обрываясь.
После Гамбурга (мы вылетаем дальше в полночь) начинается настоящее приключение. Самолет медленно продвигается к полюсу. День, ночь и солнце затеяли игру в прятки. Потеряв тут день жизни, мы перепрыгнули сразу из пятницы в вокресенье. Это называется пересечь date line73.
Когда мы летим над ледяным куполом, меня охватывает неведомая тревога. Земля — всего лишь череп, старый, седой и грязный череп. Это небытие. Картина самой смерти. Такая же печальная фактура, такой же серый оттенок, как у кладбищенских черепов в тонких бороздках. Вид еще более хрупкий: гипсовая глазурь, потускневшая от пыли.
Старый череп чуть тронь, —
Не огонь — тлен, вонь,
Ночь везде, где день,
День, долдонь: дань в длань,
Ночь везде, где день,
Тень весь день, тренъ, бренъ...