Барро не был бы самим собой, если бы не разыграл свою главную тему в ином, чем обычно, ключе, если бы не представил ее в абсурдном и даже зловещем свете. По крайней мере один раз Барро показал, чем чреват эксперимент и что может быть психологической и моральной сутью эксперимента. Сыграв доктора Кордельера, профессионального экспериментатора-врача, Барро погрузил зрителей и сам погрузился во мрак абсолютно опустошенной души. Те атр эксперимента неожиданно сблизился с театром марионеток. Произошло это не на сцене, но на телевизионном экране, в телефильме, поставленном Ренуаром в 1959 году. Мы чуть подробнее расскажем об этой роли, потому что сам Барро о ней не упоминает, а нашему зрителю она неизвестна. «Завещание доктора Кордельера» — нейтральная экранизация известного стивенсоновского произведения, которое без большого успеха экранизировали несколько раз. Блеск и глубину фильму придает ослепительная игра Барро, своим отточенным мастерством вызывающая прямые художественные ассоциации — старинную чеканку, Бенвенуто Челлини или же полулегендарных парижских мастеров. Есть «красота дьявола» в этой игре. Можно понять, почему средневековых актеров и ювелиров подозревали в связи с нечистой силой.
Барро играет в фильме две роли: гениального врача, доктора Кордельера, и чудовище-выродка Опала, нападающего по ночам на слабых, на калек, на больных. Тайна фильма состоит в том, что врач Кордельер ненавидит своих пациентов. Он ненавидит лечить, избавлять от страданий, помогать от увечий. Чудовище-выродок — порождение этой ненависти, живое олицетворение озлобленной мечты. Экспериментируя над собой, доктор Кордельер научился менять свой физический облик. Днем это холодная безупречность во всем — в манерах, костюме, фигуре, в интонациях речи, выборе жестов, пауз и слов. Барро показывает высокомерие человека, природа и внешность которого не знают изъяна. А ночью это само увечье, уродливое с ног до головы существо, которое хромает, косит, поминутно поводит искривленными плечами, плохо прикрытыми искривленным пиджаком, что-то бормочет перекошенным ртом и непонятным образом надувает щеки. При этом увечное существо обладает загадочной грацией, легкостью циркового артиста. Опал — персонаж из театрального мира Барро, а не вурдалак из экспрессионистского или неоэкспрессионистского фильма. Самое странное в ном — инфантильность. Он игрив и даже отчасти кокетлив. Размахивая своей тросточкой, напевая и озираясь вокруг, он внезапно нападает на свою жертву, и тут же, хромая, пускается наутек. Этот хромой танец-бег показан в фильме несколько раз. В нем, как и в печальных проходах Батиста-Пьеро, найдена какая-то вечная сущность театра.
Экспериментальный метод исследования человеческой натуры — это метод французской, так называемой интеллектуальной (или — экзистенциалистской) драмы 30 — 40-х годов. Барро-философ был близок этой драматургии. Барро-режиссер ее почти никогда не ставил, Барро-актер ее почти никогда не играл. Здесь нет случайности, это не пример роковой невстречи. Французская интеллектуальная драма слишком рационалистична, чтобы ею по-настоящему увлекся Барро. Она доверяет лишь логике, а Барро признает и абсурд; она оперирует моральными категориями прежде всего, а Барро влечет к себе непосредственный драматизм жизни; высшая форма драмы для нее диалог, а Барро нередко стремится к некоторым додпалогическим структурам — «театр молчания», о котором так много и так красочно пишет Барро, это не театр вне слова, а театр вне словесного диалога. Все эти возможности Барро предоставляет не интеллектуальная драма, но современный роман. Из всех экспериментов молодого и зрелого Барро, может быть, самый смелый — сближение театра и прозы. Барро дебютировал в качестве режиссера постановкой спектакля «Вокруг матери» — сценической адаптации романа Фолкнера «Когда я умираю». Затем он поставил инсценировку романа Гамсуна «Голод». Эти спектакли многими свидетелями и специалистами расценены как одни из самых оригинальных в истории довоенного французского театра. После войны Барро инсценирует оба романа Кафки («Процесс» и «Замок»), «Чуму» Альбера Камю, а уже в последние годы обращается к классической французской прозе. Инсценировки прозаических произведений от случая к случаю появлялись на парижской сцене и до Барро, но лишь у него это стало правилом и системой. Но на непременных условиях: проза должна заключать в себе трагизм, нести дух игры и по сути своей быть поэтичной. Новейшая проза именно такова. Сам метод «потока сознания» сближает ее с театром. И наоборот, каждая из непомерно растянутых пьес Поля Клоделя, единственного французского драматурга XX века, оказавшегося по-настоящему близким Барро, — есть в сущности драматизированный роман, роман «потока сознания», роман, граничащий с мифом. Проза Барро исключает натурализм. Барро нашел самый верный путь к созданию театра поэта.
Для французски артистов 10-х годов театр поэта — это «Пелеас и Мелисанда», Метерлинк, Дебюсси, это сказка и это эфемерида.
Для Барро, актера и режиссера довоенных и послевоенных лет, театр поэта — это «Голод», «Процесс», «Когда я умираю»; «пограничные», самые трагедийные ситуации человеческого существования, страшная правда, художественный миф, новая экспериментальная форма. И, наконец, театр поэта — это театральное предприятие, которое — возрождаясь под различными наименованиями — стойко сопротивляется гибели вот уже более тридцати лет.
В. Гаевский
Комментарий
Алле Альфонс (1854(5) — 1905) — французский писатель и драматург, автор юмористических миниатюр, разоблачающих тупость и самодовольство обывателя. Алогичные ситуации и неожиданные сюжетные повороты, в которых совершенно невозмутимо ведут себя герои Алле, словно не замечая абсурдности своих действий и своего существования, привлекли к писателю симпатии сюрреалистов, а вслед за ними и драматургов театра абсурда, которые объявили Алле одним из отцов «черного юмора».
Аллегре Марк (р. 1900) — французский кинорежиссер. В основном ставил фильмы по пьесам, имевшим успех на парижских Бульварах: «Мадемуазель Нитуш», «Фанни» и пр. Советский зритель знает его по фильму «Жюльетта» (1955).
Арто Антонен (1896 — 1948) — французский актер, режиссер и теоретик театра. Начал театральную деятельность у Ш. Дюллена, снимался в кино. Затем испытал влияние сюрреалистского театра, но в 1926 г. отошел от сюрреализма по политическим и эстетическим причинам, а затем основал собственный театр — «Театр Альфреда Жарри», который играл в помещении театров Гренель, Комедии Елисейских полей, Авеню. В 1928 г. этот театр прекратил свое существование. В 1931 г. Арто под влиянием искусства актеров Востока решил вернуться к первоистокам театральности. В том же году опубликовал ряд статей, позже объединенных в сборник «Театр и его двойник»; эти работы стали манифестом «театра жестокости». Однако театральные постановки Арто терпят провал, он переживает тяжелый душевный кризис, и семья помещает его в клинику для душевнобольных, где он проводит восемь лет в полном забвении, пока друзья не вызволяют его. Но Арто уже не смог полностью оправиться и через три года умер. Основной целью задуманного Арто «театра жестокости» является не высвобождение агрессивных эмоций, как это часто толковали и как можно было бы судить по названию. Такой театр стремится непосредственно влиять на психику зрителя, изменять его мировосприятие. Зритель должен выйти из театра не таким, каким вошел. Важно изменить саму жизнь, изменяя театр. Отсюда требования Арто к актеру: не играть, но жить на сцене, вернее, передавать ощущение священнодействия жизни... Актер — мученик на костре, подающий последние знаки живым. Речь заменена заклинанием, бытовые жесты — ритуализированными движениями, театральные атрибуты — символическими изображениями. Слово должно освободиться от налета литературной условности, выражать действие (если один персонаж пригрозит другому: «Я тебе оторву голову», — голова отлетает прочь). Но Арто-режиссер слишком буквально следовал заветам собственной теории. И хотя, стремясь «охватить действием» зрителя, он ввел сцену-галерею, обрамляющую зал, так что зритель оказывался в центре действия (как в современной кинопанораме), хотя на его спектаклях от туловищ отваливались головы и ноги, публика скучала. Священнодействие словом превращалось в иллюстрирующую слово пантомиму. Недаром Арто признавался, что Барро воплотил его идеи гораздо полнее его самого. Влияние эстетики «театра жестокости», нравственный ригоризм ответственности режиссера и актера перед зрителем, призыв развеществить сценическое действие, придать ему характер предельно обусловленного поступка, жеста п слова, лишенных описательностй, сказались в режиссуре и актерской манере Р. Блена, Ж. -Л. Барро, М. Казарес, в эстетике театра абсурда. Своим учителем Арто называли Е. Гротовский, основатели Ливинг тиэтр, теоретики и практики хеппенинга п т. д.