Выйдя, дверь плотно я не закрыла и прилипла к ней ухом, надеясь, что узнаю хоть что-нибудь существенное. Но узнала только одно – Эмиль с отцом не то чтобы не в ладах, а скорее прохладно друг к другу относятся. Мой бывший отец говорил с ним холодно и сдержанно, а братец отвечал уважительно, но не менее сдержанно. Обсудив какой-то проект, они распрощались, и когда Василий Зиновьевич покинул кабинет, я ещё долго пыталась разобраться в своих ощущениях. Странным казалось то, что они даже не поинтересовались у друг друга какими-то личными делами, не сказали добрых слов. Казалось, что встретились не сын с отцом, а ученик с уважаемым учителем, или малознакомые люди, у которых один бизнес на двоих и больше их ничего не связывает. В общем, отношения у них явно были не как у любящего отца с дорогим и единственным сыном. Да и похожи они были мало. Единственное, что оказалось общим – это цвет глаз, но объяснения этому быстро нашлось. Переехав к Серафиме Павловне и найдя в себе силы заново посмотреть на фотографии, я расспросила её и про мать Эмиля. Оказалось, что его восточная внешность уходят корнями в семью матери. Отец Лидии был татарином, поэтому у Эмиля, как и у его матери были черные волосы, слегка раскосые глаза и более смуглая кожа.
Остальные же полученные сведения были незначительными и не давали пока зацепок, чтобы отомстить. Хотя и просто изучать своего бывшего родственника оказалось делом интересно. На работе Эмиль являлся строгим и собранным, умеющим чётко сформулировать и поставить задачу. К сотрудникам был взыскательным, но без самодурства и никогда не требовал невозможного. При том, что у него была репутация ловеласа, разбившего не одно женское сердце, на фирме ни с кем амуров он не крутил и вообще не поощрял знаков внимания, которые ему пытались оказывать некоторые сотрудницы. В общем, начальником он был хорошим, хоть и суровым. И порой, наша первая и вторая встречи, казались мне какими-то нереальными, потому что я уже не могла поверить, что он может так улыбаться и беззлобно язвить, как в квартире, или в кабинете начальника кадров. На работе он был совершенно другим. И иногда я ловила себя на мысли, что не прочь снова поприпираться с тем гастарбайтером из квартиры, а не деловито извещать о назначенных встречах или выслушивать сухие указания. И постоянно задавалась вопросом – почему Эмиль сам делал в той квартире ремонт, ведь в штате фирмы имелась не одна бригада, занимающаяся внутренними работами. Но спросить естественно не могла, потому что в первый же рабочий день он ясно дал понять, что от меня требуется исправно выполнять свою работу, отгавкиваться всяким надоедливым общественным организациям и не лезть в его дела, а также забыть наше первое знакомство.
Когда же пошла вторая неделя нашей совместной работы, как-то утром, присутствуя на летучке, и записывая сроки выполнения задач, которые он ставил перед сотрудниками, чтобы потом проконтролировать это, почувствовала, что у меня невольно просыпается к нему уважение и интерес. В тот день у него в обед предстояла встреча с каким-то важным заказчиком, сулившим большой проект и я залюбовалась Эмилем. Одетый в дорогой, чёрный костюм, светло-голубую рубашку и подобранный в тон галстук, он сидел за столом, и бегло просматривая бумаги, раздавал всем распоряжения, а я сидела сбоку на стуле и, глядя на его мужественный профиль, не могла оторвать взгляд. А когда он во время разговора поднимал руку и проводил ею по подбородку или по волосам, испытывала желание сама запустить пальцы в его шевелюру или провести рукой по щеке, или чётко очерченным губам, или по волевому подбородку. Это мысль настолько меня испугала, что я даже перестала дышать, однако быстро справилась с собой, приказав не думать о глупостях.А вообще, вторая неделя выдалась ещё насыщеннее, чем первая. Фирма выиграла тендер на внутренний ремонт и перепланировку старинного особняка, и почему-то именно нас, все ратующие за сохранение старинных зданий, сделали крайними. Телефон просто раскалился, но я стойко держала оборону и не беспокоила Эмиля, а потом, на правах пресс-секретаря и дала небольшое интервью, прикатившему к офису новостному каналу.
Это событие повлекло за собой два последствия и одно открытие для меня лично. Во-первых, кто-то из знакомых мамы увидел меня по ящику, и вечером я имела с ней продолжительный разговор, в котором пришлось признаться, что я развожусь с мужем и переехала в Москву. Конечно, мама обиделась, что я раньше всё ей не рассказала, и мне стоило большого труда сохранить то хрупкое доверие и понимание, что в последнее время у нас с ней возникло. И вот в этом и заключалось открытие – раньше я бы недовольно фыркнула в трубку, или раскричалась бы, а в этот раз старалась объяснить всё тихо и спокойно. Во мне появилась дипломатичность, которая раньше была не присуща. Но в принципе поняв это, удивилась я не сильно. Работая у бывшего брата и понимая, что фирма у него солидная, я должна была держать себя в руках, чтобы меня не уволили раньше срока, а значит – спокойно и сдержанно со всеми разговаривала, и это постепенно стало в ходить в привычку.
А вторым последствием событий с выигранным тендером являлось то, что Эмиль впервые меня похвалил, сказав, что я профессионально справляюсь со своими обязанностями и как пресс-секретарь и его личный секретарь, полностью его устраиваю. Выслушивать похвалу из его уст оказалось делом приятным и захотелось работать ещё лучше. Поэтому вечерами, после посиделок с Серафимой Павловной, я подолгу начала зависать в интернете, постигая все тонкости строительного бизнеса и всего, что связанно с ним. Благодаря этому, на третью неделю работы я уже чувствовала себя в офисе, как рыба в воде. Теперь для неудобных посетителей и звонивших, у меня имелись заранее приготовленные ответы, или аргумент в защиту фирмы и нашей деятельности, я успела изучить все привычки своего босса, и даже порой могла предугадывать его возможные распоряжения, чем ещё больше заслужила его уважение. Постепенно тон Эмиля из холодного и сухого начал становиться тёплым и доверительным, и моей душе начало твориться чёрте что. Одна часть тихо нашёптывала, что может всё же стоит остановиться и не мстить за смерть Варвары, ведь прошло много лет, и раз я тогда умерла, значит, так нужно было. Но вторая часть упорно твердила, что смерть девочки нельзя оставлять безнаказанной и меня стало раздирать от противоречий. После долгих и размышлений и пары бессонных ночей, я решила, что пока лучше занять выжидательную позицию. А именно – хорошо работать и изучать работу фирмы изнутри, чтобы если всё решу однажды мстить, знать - куда конкретно ударить, чтобы одним махом поставит всю семью на колени.
Ну а дома, вернее, у Серафимы Павловны, всё шло просто идеально. Мой переезд казалось, добавил старушке жизненных сил. Именно благодаря ей я более-менее нормально пережила первую неделю работы. Приползая домой выжатая и обессилившая, я окуналась в атмосферу понимания и заботы. Бабулька хлопотала надо мной, кормила вкусными ужинами, живо интересовалась моими делами, а потом же сама и гнала спать, чтобы я отдохнула, а утром готовила мне завтраки и постоянно напоминала, чтобы я что-нибудь не забыла. Иногда мне казалось, что я дочь, а она мать, собирающая меня в школу. Было и странно, и одновременно так приятно ощущать искреннюю заботу о себе в уже далеко не детском возрасте.
Хотя порой я испытывала и стыд за это. Предполагалось, что это я должна заботиться о бабульке, а не она обо мне. Поэтому пару раз я попробовала первая подняться утром и приготовить завтрак, однако получила такой нагоняй, что посчитала правильным скрыться в ванне, чтобы не слушать претензии в свой адрес, что я её не ценю, не хочу считаться с её мнение, и что теперь она вообще никому не нужна. Поняв, что бабульке за счастье заботиться обо мне, я решила вообще не лезть в кухонные и домашние дела. Единственное, на чём я категорично настояла, что теперь походы в продуктовые магазины всецело моя прерогатива. И сама начинала возмущаться, если вечером обнаруживалось, что Серафима Павловна ходила в ближайший супермаркет. Тут уже ей пришлось со мной согласиться, иначе я грозилась съехать и больше никогда у неё не появляться.