– Посмотри сюда, – сказал Виктор, дойдя до последней серии картинок, – это ревнивая жена лорда Тристрама. Она обманывает умирающего рыцаря, говоря, что парус, который она видит в море, не белый, а черный; и потому он думает, что его возлюбленная не явится, и умирает в отчаянии. Прислушайся! Можно услышать, как стенает бедная Изольда, обнимая его. Ее сердце разрывается; она не может жить без него; наконец она умирает, чтобы соединиться с ним в смерти. Смотри, как деревья, выросшие из их могил, сплелись ветвями у них над головой.
– Они умерли от любви? – спросила я, напрасно пытаясь сдержать слезы, вызванные его рассказом, настолько прочувственно воссоздал он легенду.
Виктор, внимательно глядя на меня, с любопытством протянул любопытный палец, чтобы коснуться горючей капли, которую заметил на моей щеке.
– Это всего-навсего литература, piccola ragazza — ответил он, – Она должна быть подлинной, только покуда длится рассказ.
Тогда я решила, что буду возвращать ей подлинность каждую ночь в течение всей моей жизни, воображая себя горюющей королевой, а Виктора – рыцарем, умирающим у меня на руках.
Сатанинские картины
Но из всех произведений искусства, наполнявших Бельрив, ничто так не повлияло на меня, как сатанинские картины. Виктор познакомил меня и с ними.
Это случилось в скучный зимний день, когда никто из учителей не смог одолеть непроезжей дороги из города. Тем утром мы коротали время, изучая жизнь Жанны д'Арк по одному из гобеленов барона.
– Ее сожгли на костре как ведьму, – рассказывал Виктор, – Но позже церковь изменила свое мнение и назвала ее святой.
– А ты веришь, что когда-то существовали ведьмы? – тут же спросила я.
– Но они существуют. Могу показать их тебе, – В глазах его появился озорной блеск, которого я привыкла бояться: слишком часто он был прологом к какой-нибудь неприятной шутке, – Подожди здесь, – велел он и убежал, но скоро вернулся с большим кольцом, на котором звенели ключи.
Я узнала связку Жозефа, мажордома барона.
– Нужно успеть вернуть их, пока Жозеф не хватился, – сообщил он с вороватым видом.
Крадучись, что должно было подчеркнуть опасность нашего приключения, Виктор повел меня в дальнюю часть замка, в старейшую башню, развалины, где никто не жил (как я думала), а узкие окна давно заросли плетями винограда. Здесь он высек искру из кремня, зажег тусклый огонек и стал подниматься по узкой винтовой лестнице. Мы карабкались все выше в тесном и темном проходе, минуя на каждой площадке запертые двери, на некоторых из них висели ржавые замки. В неверном свете нашего светильника башня казалась еще более таинственной; но я боялась не столько того, что мы встретим призраков, сколько крыс и пауков, и с опаской поглядывала под ноги. К моему удивлению, каменная лестница, древняя и осыпающаяся, как вся башня, была чисто подметена, словно ею недавно пользовались. Да и воздух в тесном проходе вопреки ожиданиям не казался затхлым. Было очевидно, что тут часто бывали и другие.
Когда мы добрались до верхнего этажа, Виктор остановился и заставил меня поклясться, что я буду хранить тайну. Только после этого он нашел в связке Жозефа ключ и открыл массивную дверь, которая вела в южное крыло замка. Мне говорили, что здесь никто не живет – помещения пустуют многие поколения и используются лишь для хранения ненужных вещей. Однако я вошла не без трепета, ибо несколько раз видела, выглянув из окна своей спальни, фигуры, движущиеся в этой части дома. А после наступления темноты видела свет свечи в невидимой руке, скользивший по коридорам.
Оказавшись внутри, мы со всяческими предосторожностями пересекли темный холл, направляясь к комнате, тоже запертой на ключ. Вскоре дверь была открыта; на нас пахнуло затхлостью, когда мы шагнули вперед. Окна в комнате были плотно зашторены и царило ощущение зловещей тайны. «Смотри!» – тихо прошипел Виктор, раздвигая шторы, но только чуть-чуть, так что я не сразу разглядела на стенах вокруг меня ряды прямоугольников в рамах; затем он приоткрыл створку одного из окон в конце комнаты, и луч света прорезал сумрак. Картины, покрывавшие стены, тут же приковали мое внимание. Я увидела прозрачные, словно дымка, фигуры, скользящие по темному лесу, облаченные в бледные одежды, делавшие их похожими на призраки. Исполнены картины, как я со временем поняла, были грубо, даже примитивно, по сравнению с шедеврами в коллекции барона. Но они, что дал мне понять Виктор, и не были ее частью. «Он стыдится их, – шепнул мне Виктор, когда мы шли вдоль полотен, многие из которых висели без рам. – Поэтому их и держат здесь».