Как прошел эти километры, не знаю. Уже ночью добрался до госпиталя. Винтовку дотащил и сдал. В приемном покое посмотрели мою повязку и сказали, что до операции ее трогать не следует, сделана достаточно надежно.
В здании все забито раненными. В коридоре нашел свободную лавку и лег. Нет сил добраться до столовой, а оттуда такой аромат, так вкусно пахнет. Решил, что отдохну немного, а потом поем.
Получилось иначе, я то ли заснул, то ли потерял сознание, разбудила меня старушка няня, она говорит, что нужно идти на комиссию, на эвакуацию. Эвакуируют только «ходячих».
Я бодро поднялся и тут же сел, стоять могу, идти-то не могу. Обидно, тридцать километров прошел, а несколько шагов сделать не получается.
С помощью старушки няни добрался до комнаты, где была комиссия. По дороге няня объяснила, что от меня требуется. Мне нужно собрать свою волю и пройти самостоятельно от двери до стола, за которым заседает комиссия, дальше она мне поможет.
Вошли в комнату комиссии. До стола пять шагов. На меня никто не смотрит. Комиссия занята раненым, стоящим у стола. Не успел он отойти от стола, как вызывают следующего.
Следующий я. Сумел я как-то пройти эти пять шагов, буквально свалился на столешницу, оперся руками, чтобы не упасть. Комиссия из трех человек. Задали мне несколько вопросов, на меня и не смотрят, что-то пишут. Один из них сует мне в карман гимнастерки картонную карточку и кричит: «следующий». Перебирая по столешнице руками добрался до угла стола.
Потащила няня меня к противоположной двери, открыла ее, а там стоят санитары с носилками. Она им и говорит: «вот еще один носилочный». Санитары поругались немного, но уложили на носилки и потащили.
Лежу на полке в вагоне санитарного поезда. На стенах вагонов и на крыше красные кресты. Нетерпеливо пыхтит паровоз. Назначенное время отправления поезда давно прошло, а раненых все везут и везут. Отправляться эшелон должен был ночью, пока темно и вероятность налета авиации невелика.
Когда поезд тронулся, из-за горизонта уже показалось солнышко. Прошло часа полтора, появились немецкие самолеты. Заметили нас, заходят для бомбежки. Поезд остановился. Раненые, кто может, вылезли из вагонов, бегут подальше от поезда. Я тоже вылез, только бежать не могу, сел и жду: что будет дальше. Самолеты сделали еще один заход, постреляли и улетели. Бомбы попадали кругом, в эшелон не попали.
После бомбежки паровоз цел, вагоны так изрешечены осколками, что светятся насквозь.
Прошло немного времени. Паровоз гудит, собирает расползшихся раненных. К поезду кто идет, а кто ползет.
Жаль тех, кто далеко ушел, обратно им не добраться. Через некоторое время поезд тронулся. Проверять — все вернулись или нет — некому.
Приехали в Великие Луки, снова в госпиталь, он весьма солидный.
Первым делом меня потащили в ванную, положили на деревянную решетку, закрепленную на ванне, помыли и к хирургу на стол.
Мыли санитарки, десятиклассницы, еще не разучившиеся стесняться при виде голого мужика.
Дырка в ноге получилась порядочная. Хирург был вынужден вырезать обожженное мясо. После операции не то что ходить, шевелиться не могу.
По радио передали, что наши войска в результате контрнаступления отбили у немцев Двинск. Это сообщение несколько ободрило меня. Я тоже участвовал в этой операции и не зря пострадал.
Успех под Двинском был кратковременным. Противник снова его захватил и развивает наступление дальше.
Появились радужные мечты — полежу, начну вставать и ходить. Увы, мечты остались мечтами. Прошло два дня и снова эвакуация.
Нас снова грузят в тот же израненный эшелон. Через день-два немцы заняли Великие Луки.
Эшелон идет на восток. Для заправки паровоза — остановка на какой-то станции. При виде нашего поезда женщины плачут, мужчины хмурятся. Действительно, впечатление наш эшелон производит неповторимое, все вагоны иссечены осколками, дыры большие, видны перевязанные раненные, у некоторых перевязки в крови.
Наш санитарный поезд первый на этой дороге. Тревожила мысль, что не мог наш поезд забрать всех раненных из госпиталя в Резекне. Следовательно, они остались у немцев. Так впервые столкнулся с жестокой правдой войны.
Эшелон все дальше и дальше идет на восток. Немцы продолжают наступать. Расстояние между ними и нами, нашим эшелоном, теперь измеряется не километрами, а днями. Так вот, от нас до них один-три дня.
Непродолжительная остановка — и снова в путь. Теперь в город Калинин, раньше он назывался Тверь. Это название теперь вернулось к нему. Происходит оно от названия реки Тверца.