Тем не менее, мне никогда не приходилось страдать из-за этого различия, которое молодежь часто слишком быстро осознает и которым она, по примеру других, — как взрослых, так и детей, — порой жестоко злоупотребляет.
Все девушки полюбили меня, но, должен сказать, я не особенно обольщался на этот счет, так как думал, что моя привязанность не имеет в их глазах ни малейшей ценности.
Обучение было основательным, ибо его доверили по-настоящему умным людям.
А поскольку я всегда была очень старательной и ощущала сильную тягу к серьезным занятиям, я тут же с радостью этим воспользовалась.
Довольно быстро я добился успехов, и не раз приводил в изумление своих достойных наставниц.
Иначе обстояло дело с ручным трудом, к которому я постоянно демонстрировал глубочайшее отвращение и величайшую неспособность.
Пока мои подруги создавали маленькие шедевры, предназначенные для украшения салона или же для подарка младшему брату, я проводил время за чтением. Особенно меня привлекала история — как древнего мира, так и новейшая. Я находил в ней пишу для жажды знаний, завладевшей всем моим существом. Это любимое занятие еще и помогало мне отвлечься от неясной тоски, порой безраздельно овладевавшей мною.
Сколько раз я отказывалась от прогулки с подругами, чтобы иметь возможность с книгой в руке бродить в одиночестве по живописным аллеям нашего прекрасного сада, в конце которого находилась небольшая рощица из тенистых и пышных каштанов!
Оттуда открывался великолепный вид на просторы, покрытые роскошной растительностью, обычной в южных краях.
Сколько раз мадам Элеонора заставала меня погруженным в неясные грезы, и ее взгляд сразу же заставлял меня забыть обо всем! Я радостно бросался к ней навстречу, ожидая поцелуя, охваченный негой, сжимал ее в объятиях — подобных чувств мне не суждено было испытать больше никогда.
Порой мне так необходима была живая и искренняя привязанность, но, как ни странно, я никому не решался даже намекнуть на это.
У меня было много достойных подруг, однако особенно я сблизился с дочерью придворного королевского советника.
Я полюбил ее с первого взгляда, несмотря на вполне заурядную внешность, однако все ее существо излучало невыразимую фацию; ее нельзя было назвать красивой, и хотя ее черты были пленительно правильными, в них ощущалось гибельное прикосновение болезни, которая ищет свои жертвы по преимуществу среди самых молодых и удачливых. Бедная Леа была из их числа. Ей только что исполнилось семнадцать, однако на челе ее лежала печать тайных мучений, не предвещавшая ей ничего хорошего в будущем. Я понял, что эту страдалицу ждет преждевременная смерть.
Возможно, нашему сближению способствовало физическое сходство, иначе я этого объяснить не могу, ибо нас разделяла солидная разница в возрасте: ведь мне еще не исполнилось и двенадцати лет. Некоторые привязанности невозможно объяснить. Они рождаются сами собой.
В то время я и сам был слаб, и здоровье мое оставляло желать лучшего.
Мое состояние вполне могло вызывать серьезные опасения, чем и объяснялось отношение ко мне окружавших меня добрых монахинь. Я, как и Леа, был предметом постоянных забот, и мы с ней не раз оказывались вместе в лазарете.
Я относился к ней с самозабвенной преданностью и идеализировал ее.
Я был ее рабом, ее верным и преданным псом. Я любил ее со страстью, свойственной мне во всем.
Я почти плакал от радости, когда ко мне склонялись эти длинные, роскошно изогнутые ресницы, как будто ласкавшие меня.
Какую гордость я чувствовала, когда в саду она опиралась на мою руку!
Обнявшись, мы прогуливались по длинным аллеям, а вокруг цвели великолепные розовые кусты. В ее речах, как и во всей ее натуре, чувствовался дух возвышенный и язвительный.
Ее прекрасная светлая головка склонялась ко мне, и я благодарил свою спутницу горячим поцелуем.
Леа, говорил я тогда, Леа, я люблю тебя! Вскоре нас заставлял расстаться звонок. Надо сказать, что мадмуазель де Р. была одной из лучших учениц. Она уже завершила свое обучение и оставалась в монастыре лишь для того, чтобы углубить познания в сфере изящных искусств, в которых она уже достигла такого успеха, что вполне могла прославить своих учителей.
С наступлением вечера мы расставались до следующего утра, до начала мессы. Мы спали в разных дортуарах. Ее дортуар располагался рядом с единственной в пансионе гардеробной. Таким образом, иногда у меня появлялся предлог, чтобы увидеть ее перед сном. Много раз уже мадам Мари де Гонзаг упрекала меня в том, что у меня целый день отсутствующий вид, и угрожала, что больше не позволит мне отлучаться из дортуара.