- Одиннадцать килограммов за месяц, — хвастался отец.
Мать волновалась.
- Хотя мне еще остается спустить два-три килограммчика, — удовлетворенно улыбаясь,
подначивал жену тот, кто всем заправляет.
- Вот редиска! — шумела она. — Ты сейчас же ее съешь...
И. словно обращаясь к младенцу, придвинула к нему поближе тарелку с поджаренным до золотистой корочки филе. Не переставая улыбаться, отец отодвинул от себя тарелку, а
мать снова придвинула ее.
- И все потому, что этот дурак, – мать ткнула пальцем в Мичу, – сказал тебе утром:
“ Папа, что это ты у нас носишь под галстуком?»
Дети напрочь забыли об этом эпизоде. Тот, кто всем заправляет тоже. И только Бегония-
мать слегка разозлилась.
Она такая, Бегония-мать, и останется такой до самого конца. Когда она злится, то
входит в раж, ее даже бросает в жар, и она краснеет. Таких людей, как она, обычно причисляют к редкой плеяде людей благородных и порядочных. Я говорю – редкой,
предвосхищая то, что произойдет с нами потом. Я услышал из разговоров, что это
общество с каждым днем все более жестоко и агрессивно, оно превращает молодежь в
безжалостных и бездушных людишек.
“Мы только готовим их к тому, чтобы стать сильными, – услышал я однажды в разговоре. – Эта тема весьма щекотлива, – говорил как раз тот, кто всем заправляет,
своей жене. – В этом вопросе все так сложно, ведь дети растут слишком быстро и
слишком рано все понимают”.
Но дети, особенно младшие, больше похожи на мать, и пока еще великодушны.
El Corte Inglés, “Английский Двор” – один из крупнейших универмагов Барселоны
la cuenta en números rojos – счета с красными цифрами означают задолженность
vales del economato – чеки(купоны) на распродажу в супермаркетах (economato) для определенной группы людей
Глава 15. Мое семейство: дети.
Дети – это мой мирок. Я хочу сказать, что вырос на их руках, играю с ними и, конечно
же, много раз злился и злюсь на них. В том случае, когда я зол, наружу выползает мое
кошачье естество. Ах, как красиво звучит – кошачье естество! Так вот, когда кошачье
естество выползает наружу, я кусаю их за руку, или за икру, а, что первым подвернулось, за то и цапнул. Или же они уносят мои нежности и ласку в виде царапины на том месте, куда я могу дотянуться. Все это так, но как бы сильно зол я ни был, я никогда не бросаюсь лапами в лицо. За этим я всегда слежу. По крайней мере, с давних пор. Хотя в моем арсенале имеются совершенно разные наказания в час расплаты.
Не помню, но Бегонию-дочь, я, по-моему, никогда не царапал. Если только, когда мы были
совсем маленькими... Вероятно, это на самом деле так, ведь я также не припоминаю и того,
чтобы она заставила меня злиться. Она всегда великолепно со мной обращалась, с самого первого дня, как только взяла меня на руки. А вот Луису Игнасио я отвешивал какого-
никакого тумака лапой, да и царапал его с большой охотой, потому что этот здоровенный толстяк – хотя теперь он не такой толстый, поскольку, проведя несколько месяцев в больнице
после того случая, он сильно похудел, – так вот он зачастую нагонял на меня страх. Он частенько устраивал истерики, с силой вытягивал руку, и нехило швырял меня на пол так, что мне казалось, вот и смерть пришла. Да уж мало, не покажется. Ему нравилось смотреть, как я качусь по плиткам кухонного пола. Когда я осознал, что единственным его стремлением было поиграть со мной, я перестал сопротивляться. Хотя несколько раз я все-таки протестовал. Правда, очень редко, особенно в последнее время, и мне так жаль.
Мало того, что вернувшись из больницы, Луис Игнасио казался тенью прежнего
здоровяка, теперь он еще и передвигался с трудом. Он ходил по стеночке, передвигая ноги,
как эти железные куклы, мелькающие с экранов телевизоров.
Сейчас он ходит получше и, когда он, лаская, поглаживает меня, я понимаю, что после
возвращения его руки потеряли былую силу и крепость. Бедняга, как же ужасно то, что с
ним произошло! И даже теперь...
Но я никогда не слышал от него жалоб. Только иногда, когда он играет за компом в своей
комнате, а я развалился у окошка на диванной подушке, нежась на солнышке, я слышу, как он злится от своей неловкости. Он полагает, что я сплю.
В подобных притворствах я – виртуоз. Ха, стоит мне прикрыть глаза, и все тотчас же думают, что я в ручонках снов и в лапках сновидений. Они говорят, что я только и делаю, что дрыхну всю жизнь. Да, уж, конечно, как бы не так! Первостатейное вранье! Когда я валяюсь на солнце, я заставляю свою память вертеться. Мне нравится прокручивать воспоминания. Они плавно текут в моей голове, сталкиваясь и налезая одни на другие. Моя лень дает возможность сталкиваться этим воспоминаниям, и я ровным счетом ничего не делаю, чтобы этого избежать.