совсем недавно, в начале августа, они задержались дольше обычного на празднике в честь
виторианской Девы Марии Бланки и вернулись на автобусе уже в девять утра. Задерживаются они и сейчас, так и будет вплоть до праздника Святого Мигеля в конце
сентября. А ведь должны были хоть немножко мать пожалеть…
В общем, как говорится, лето не было особенно спокойным ни для Бегонии-матери, ни
для меня. Как я уже говорил мне тоже пришлось терпеть эти неустанные уходы-приходы
ребят, и мои страдания были не только из-за этих вышеупомянутых ночных страхов, но
также и из-за волнения, которое я разделяю вместе со взвинченной матерью, хоть она этого и не замечала. И я не испытываю ни малейшего неудобства, рассказывая об этом, потому что это на самом деле так. Все ее страхи были и моими страхами тоже.
Поэтому я повторяю, что возвращение в Мадрид было благом, снова вернувшим нам
тишину и покой. Сейчас, когда, несмотря на летние дни, почти наступила осень, но еще не
началась бессмысленная свистопляска столичной жизни, в доме существует определенное
спокойствие. Долгие часы тишины, особенно по вечерам, я разделяю с тем, кто всем заправляет. Он кажется приклеенным к стулу своего кабинета. Я его понимаю. Дело в том, что он борется со временем. Он должен сдать какую-то неприятную работу, которую никак не мог закончить к своему вящему удовольствию. Тогда он водружается на стул, и кажется, что он шевелит только руками, руками и немножко головой. То же самое когда он поворачивается к столу, чтобы писать на этой громадной машине, которая ежесекундно строчит, как пулемет.
Вот тебе раз, поскольку я рассказываю о нем, должен сказать, что в последнее время
нахожу, что он стал гораздо ласковее со мной. Я заметил в нем уже в те редкие дни, когда
он сопровождал нас на отдыхе, большую мягкость, светлую любовь и привязанность к моей скромной персоне. Он забирался на низкую стенку, отделяющую сад от дороги, ведущей в Биториано, а затем шел вверх к чудесной часовенке Пресвятой Девы Марии Ороанской, подрезая запущенную матерью зеленую изгородь, растущую безо всякого предела почти каждый год. Или же снаружи забора, очищал кюветы от высокой травы, почти что скрывающей его. Отец, потный и усталый, проводил так долгое время,словно его отдых был предназначен именно для того, чтобы истощить силы. Жизнь Реал Клуба едва ли имела с ним что-то общее. По утрам, в это время его друзья собирались вокруг бассейна, по вечерам – в бильярдной, чтобы поболтать. Он же приходил точно ко времени, чтобы пропустить стаканчик аперитива, или разделить с друзьями неизбежный ужин.
Я подходил к месту его работы, и во время перерыва, к которому вынуждала его
усталость, или во время его хождений в поисках инструмента к гаражу и обратно, у него всегда находились для меня жест, ласка, или нежные слова, сказанные мимоходом, хотя
бы это самое “привет, глупый кот”. Но тон, каким он говорил со мной был пропитан
нежностью и любовью.
Только я видел его напряжение и частое раздражение в отношениях с Бегонией-
дочерью. Он никак не понимает ее внезапной жизни наперекор старшим. Без сомнения, это
происходит оттого, что он думает, что дочь уже стала взрослой, и ждет от нее большего
сотрудничества, в отличие от парней. Особенно он не выносит, если она использует совместную семейную жизнь исключительно в своих собственных интересах. Он считает,
что машина, деньги, телефон, прочие коммунальные услуги, все это без отдачи находится
в полном распоряжении ее причуд и капризов, а взамен – почти ничего. По его мнению –
ничего. Я слышал много раз короткие, напряженные диалоги, которые он вел с дочерью:
- Не может быть, просто невозможно, чтобы ты была такой эгоисткой.
- Я уже закончила учебу. Я что, не могу повеселиться?
- Но жизнь в семье имеет свои правила. Ты не можешь подниматься к обеду и
утихомиривать свою совесть, помогая накрывать стол, или вытирая посуду. Необходимо
выполнять какие-то поручения, помогать, чтобы твоя мать и тети могли чуть раньше
сходить в бассейн. Они тоже закончили учебный год в заботах и трудах более тяжелых,
чем твоя учеба. И они тоже имеют право отдохнуть и развлечься даже немного больше
нас.
Дело в том, что он никогда не отличался длинными, скучными речами, но идеи были
занудны. Я, потративший гораздо меньше красноречия в своей жизни, обладаю
искусством облекать нравоучения и проповеди в красивые слова.
В смысле красивости слов я больший классик, чем ребята. Не было случая, но теперь он
представился. Родители на бумаге защищают слова песен своего времени.
“Послушай, – возможно скажет мне тот, кто всем заправляет, – ведь наше время такое”.
Конечно же, я имею в виду песни двадцатипятилетней давности, которые, по сути дела, они сами же и сочиняли. Я говорю, что я с ними, потому что должен признать, что самая красивая песня та, что “стала частью моей души”, которую исполняет каталонка Серрат (Монсеррат Кабалье), а не эта “эй, пацан, задыми косячок, давай, курни марихуану, ведь на этой тусовке нужно быть крутым”, – которую поет группа, называющая себя кем-то вроде похотливых горлопанов.
Но относительно отношений отца с малышкой Бегонией могу сказать, что они не очень-
то хорошие. Однажды я услышал их разговор:
- Я всегда старался показать, что великодушие и доброта – самое большое богатство,
которым может обладать человек. Но, боюсь, что мне не удалось доказать это тебе.
И была в его словах большая грусть и искренность, которую, скорее всего, малышка
Бегония не могла понять. А если и понимала, то в этом случае, это было одно и то же, потому что никогда не создавалось впечатления, что она пытается изменить свои привычки.