который проник через окно в комнату Хавьера и Мичу и заставляет меня щуриться, лениво прикрывая глаза. Снег сегодня не идет. Небо кажется чистым, и солнышко появилось над высокими зданиями, стоящими где-то там, за парком. Оно очень яркое, но еще не сильно пригревает. Как же мне нравится нежиться на солнышке! Так что я вполне могу себе позволить предаться меланхолии и воспоминаниям, начавшим шевелиться и оживать, поди пойми, почему, в таком странном механизме, как моя голова.
Мне кажется, что Чон также не придет. Солнце уже так высоко, что обычно она в это
время уже хлопает дверьми, носясь с места на место по всему дому, словно желая узнать его получше. Телефон тоже ни разу не звонил. Кажется, что сегодня день будет таким же спокойным и безмятежным, как я. И если бы солнце не поднималось все выше и выше, я мог бы подумать, что вокруг меня ничего не происходит. Я превосходно себя чувствую, удобно развалившись на кровати Мичу. Я не боюсь. Я чувствую, как время, (а может быть, и память?) щекочет мою переносицу.
Глава 5. Моя маленькая история.
Я помню свою мать, но не знаю, есть ли у меня отец.
Полагаю, есть, потому что, естественно, мы рождаемся от отца и матери, хотя сначала
мать носит нас в своем животе. Но не помню, чтобы я видел какого-нибудь кота, который
мог бы быть моим отцом.
Я не знаю, ни как звали мою мать, ни какой она была. В последний раз, когда я ее
видел, она глядела на меня издали с такой большой тоской в глазах. Я смутно представляю
то место, где мы с ней находились, я даже не могу сказать, был это дом, или мы были на улице. Помню какие-то стены, да, стены, но я был такой маленький, что не смог бы сказать были это стены здания, или ограды. Сейчас мне четко пришло в голову, что это могли быть стены такие же, как в этом парке между деревьями и лестницей.
Мама смотрела на меня с безграничной болью, когда тот мальчишка взял меня на руки и
начал дрожать. Не знаю, почему он дрожал, ведь в тот момент я, вероятно, мало что соображал. Но главное, что держал он меня очень осторожно, а потом, немного поколебавшись, двинулся с места.
Тогда моя мама издала жуткое, с подвыванием, мяуканье – смесь боли и угрозы. Когда
это произошло, сеньора, как мне показалось, хозяйка моей мамы, сказала мальчишке:
- Уходи скорее, пока она не рассвирипела.
Она даже не назвала ее имени. Но моя мама, должно быть, была слаба телом, потому
что она ничего не сделала, не рассвирипела, позволив мальчишке уйти, держа меня на руках
Думаю, что я закрыл глаза, чтобы не смотреть на нее. Не могу объяснить, но почему-то я чувствовал себя легко и свободно в этих подрагивающих руках, которые так заботливо меня несли. Мне кажется, я был уверен в том, что меня ожидает счастье.
Вероятно, некоторое время я жил в каком-то доме, но почти ничего не помню. Знаю
только, что там было несколько телевизоров, потому что я вошел в комнату, а сверху на меня неслись лошади, пошел в другую, а там были странные существа, напугавшие меня. Я никогда не видел телевизора и не знал, что были такие маленькие окошечки, в которых
появлялись и исчезали самолеты, корабли, дерущиеся люди, весь мир, не имевший ничего
общего с моими едва открывшимися глазами. Однажды, поздно вечером, когда уже почти
стемнело, мальчишка, который принес меня в свой дом, снова взял меня на руки. В этот раз он уже не дрожал, и понес меня на улицу. Неподалеку от кучи машин, поставленных в ряд, он встретился с Бегонией-дочерью, которая в то время была тощей, некрасивой девчонкой, словом, страхолюдиной, и сказал ей:
- Подержишь его до конца недели? Мне нужно поехать с отцом, а мать сказала, что не
хочет держать его в доме, если заботиться о нем придется ей.
Потом я понял, что в том доме была только мать. Так что же, с мальчишкой произошло
то же, что со мной, он не знал своего отца? Но он только что, без тени сомнения сказал,
что дело касается его отца. Что бы это значило?
Бегония протянула руки и парнишка положил меня ей на ладони. Она показалась мне не
очень-то уверенной, пробормотав:
- Не знаю, захотят ли мои родители.
Но, видимо, я ей понравился, потому что она тут же принялась меня ласкать.
- А чем его кормить? – уже уверенно спросила она, конечно же покоренная моей
нежной шерсткой.
Мальчишка почесал голову, прежде чем ответить. Я же вертел головой, глядя то на одного,