Но не тут-то было! Дверь квартиры открыла Фимина мама Мария Семеновна, которая сразу поняла, что ее сыну плохо, но не поняла отчего: ей и в голову не могла прийти банальная версия с алкогольным отравлением. Поняв, что к чему и не желая подставлять Фиму, один из сопровождающих проводил его в комнату, став на посту и не пуская туда рвущихся родственников. Однако уже была вызвана бригада скорой помощи, и приехавший важного вида врач уединился с Фимой.
Когда через 5 минут, протирая очки, он вышел, Мария Семеновна с замиранием сердца спросила, что с ее сыном и опасно ли это. «Пьянство всегда опасно» — с важным видом ответил врач и величественно удалился.
Честно говоря, с тех пор я видел Фиму в схожем состоянии всего несколько раз за долгие 30 лет знакомства, (думаю, он меня лицезрел в подобном состоянии уж никак не реже), но по контрасту с его прежним поведением каждый такой случай надолго оставался у нас в памяти.
Так, однажды, находясь у Фимы в гостях, мы с моими друзьями отмечали его день рождения и к концу незаметно перебрали лишнего. Особенно это было видно по самому Фиме: он вдруг впал в какое-то меланхолическое настроение и попросил слова. «А сейчас» — сказал он — «я сыграю вам свою любимую песню». Фима сел к фортепьяно, взял нотную тетрадь и стал ее подчеркнуто внимательно перелистывать. Просмотрев ее всю, он вдруг уронил горячий лоб на прохладные клавиши пианино, заплакал и сказал сквозь слезы: «Нету моей любимой песни, украли мою любимую песню». Никто из нас так и не смог его утешить, и праздник сам собой сошел на нет.
Среди многочисленных Фиминых талантов одним из самых ярких был спортивный. Фима прекрасно играл в футбол (был лучшим вратарем нашей студенческой команды), в настольный теннис. Но настоящей его страстью были шахматы. Мне кажется, если бы он захотел, то добился бы в этом виде спорта самых больших успехов. Для этого у него было все: талант, выдержка, знание теории. Помню, какой мукой было играть с ним! Ты с самого начала почему-то попадал под мощный пресс и никакие попытки изловчиться, провести собственную комбинацию не проходили: на это просто не было времени. Лишь однажды в жизни мне удалось сыграть с ним вничью, на которую он опрометчиво согласился. Опрометчиво, потому что, попрощавшись со мной и выйдя из дома, он тут же позвонил мне по телефону-автомату, сообщив со смехом, что второпях просчитался и что партия, конечно, была им практически выиграна (что, разумеется, соответствовало действительности). В те годы центральный шахматный клуб общества «Спартак» находился неподалеку от Большой Бронной, и Фима с некоторого момента начал участвовать в регулярных турнирах этого общества, поднимаясь все выше и выше по классификационной лестнице. Наконец, он стал кандидатом в мастера и находился уже совсем рядом с мастерским разрядом, а это, как известно, уже такой уровень, который граничит с профессиональными занятиями спортом. Не знаю, подумывал ли мой друг об уходе в профессионалы, но тут решающую роль в его возможном выборе сыграл я.
Фима исключительно удачно выступал в одном из очень сильных турниров и оставалось лишь два-три шага до победы в нем, когда мне пришла в голову мысль зайти в клуб и поболеть за своего друга. Надо сказать, что турниры в этом клубе проходили очень демократично: не было никакой сцены, а зрители спокойно разгуливали среди столиков даже тогда, когда играли такие асы, как Юсупов и Долматов.
Я вошел в клуб и подошел к Фиминому столику в самый решающий момент, когда ему предстояло принять ответственное решение о том, как лучше реализовать то позиционное преимущество, которого он достиг, как всегда методично прессингуя с самого дебюта.
Но Фима прежде всего был хорошим другом и, увидев меня, радостно заулыбался, отложил расчеты и, покинув столик, пошел со мной поболтать. Он рассказал мне массу забавных историй об участниках и пожаловался на то, что его соперник принимает допинг (тот периодически отлучался в раздевалку, прикладываясь там к бутылке спиртного). Я тут же предложил уравнять шансы, достав из портфеля маленькую бутылку коньяку, которая завалялась там с какой-то вечеринки.
К чести Фимы, он безукоризненно соблюдал спортивный кодекс и поэтому отказался. Но мы слишком заговорились, и когда он, опомнившись, вернулся к шахматной доске, времени для принятия правильного решения у него уже не оставалось, он попал в цейтнот, а затем и сдал партию. В итоге турнир закончился для него совсем не так, как ожидалось, и вопрос о профессиональных занятиях шахматами отпал сам собой.
Я до сих пор горжусь этой историей, считая, что спас для математики почти потерянного для нее человека.