— У меня нет семьи, — лишь ответил он.
Джоанна облизнула губы и прикусила язык, дабы не сболтнуть лишнего.
— Прости, — лишь прошептала она.
— Тогда это всё слишком странно, — констатировал Лиам. — В любом случае нам нужно предотвратить недоброжелателя прежде, чем он сведёт Хейдена с ума.
— Или она, — напомнила Роза.
— Мы можем попытаться забраться к нему в сознание ещё раз, — произнёс Юэн. — И посмотреть, кто может в нём прятаться. Джоанна, ты же вроде способна на такое?
— Да, — она снова сделала глоток кофе. — По крайней мере, я отлично ориентируюсь в чужом сознании. Так что мы можем попытаться. Завтра, к примеру. Сейчас ничего не выйдет. Хейден слишком слаб. Пускай отоспится. Может быть, за ночь что-то изменится.
И она была права. На том они и разошлись, оставляя лабораторию пустующей.
***
Вечер сгущался тёмными красками прямо над лагерем. Хейден избегал людей. После собрания он сбежал подальше ото всех, чтобы не встречаться ни с Розой, ни с Джоанной, которая не понравилась ему с самого начала, ни с Лиамом, который больше не играл роли в этой странной картине будущего, но утверждал, что знает и может всё. Хейден не понимал, во что ввязался, что происходит и почему именно на его долю легла такая тяжкая судьба. Ему было всего двадцать лет, так почему же еженощные кошмары изводили его так, что он выглядел на все тридцать?
Он был бы рад перестать изводить себя, но как только он стал более-менее просвещён, почему эти сны его преследуют, то сразу выяснилось, что в его голове есть ещё какой-то незнакомей, пытающийся надавить на его сознание. И почему он так действует — тоже непонятно. Оставалось уже слишком много открытых вопросов. Что тогда будет дальше?..
Он сидел на разгорячённом после дневных солнечных лучей камне возле реки. Звук людских голосов доходил до него издалека, приглушённо лился смех и нестройный хор из слов. Такой же он уже слышал в своей голове сегодня — только в тысячу раз громче и назойливее. Он понимал, что больше никогда не хочет лезть в эти неизведанные дебри и подвергать себя огромному страху, а его заставляли снова в них окунуться уже на следующий день. Хейден потряс ногами — крошечные камешки тут же упали и полетели вниз, в воду, следуя за течением. Кристенсен с сожалением посмотрел на них и вздохнул. Слишком много он вздыхал в последнее время.
Он был здесь совершенно один. Сразу сбежав из лаборатории после так называемого собрания, он пытался найти место для уединения. Пытаясь избегать взглядов чужих людей, он прятался от их внезапного желания познакомиться, хоть и знал, что они не желают ему ничего плохого. Он не любил разговаривать с людьми. По крытой аллее в тот момент решили пройтись половина обитателей лагеря, и Хейден сразу понял, что идти с ними вместе — плохая идея, если ему надо всё обдумать. Тогда он, лавируя между двумя жилыми зданиями, набрёл на заросли деревьев и, пробираясь сквозь ветви, нашёл узкую утоптанную дорожку, изредка прикрытую пожухлой листвой — видимо, оставшейся с прошлой осени. Доверившись этому пути, он нашёл тайное место — камень на возвышении, словно алтарь перед бегущей рекой, а на той стороне берега начинается заповедник.
Здесь он и устроился, взбираясь на камень и полной грудью вдыхая чистый воздух. Отсюда открывался чарующий вид на восходящие к небу сосны. Вид, достойный кисти художника. Хейден видел пробегающего мимо оленя, прыгающую с ветки на ветку белку и снующего в поисках добычи ежа, и это хоть на минуту возвращало его из реальности.
Ветви зашуршали в тот самый миг, когда солнце опустилось за горизонт и лагерь окутали смутные сумерки. Наверное, в общем дворе уже зажгли фонари, но здесь было так романтично темно и прохладно, что Хейден мог променять тёплый свет на этот алтарь одиночества. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто приближается. Из-за его слабого зрения пришлось сощуриться, а в сумерках даже так он не видел лица — узнавал лишь по очертаниям фигуры и цвету одежды.
— Теперь это не моё секретное место, — произнёс знакомый голос.
— Простите, я не знал, — смущённо ответил Хейден.
Юэн вышел из-за густых ветвей и присел рядом, на землю. Хейден было привстал, уступая ему камень, но тот отмахнулся рукой.
— Я насиделся на нём в своё время. Теперь и твой черёд настал, — профессор оторвал травинку, сунул её в рот и растянулся на траве, подложив под голову руки.
— Вы не замёрзнете? — поинтересовался Хейден. — Сейчас холодно.
Юэн окинул его странным взглядом, сочетавшим в себе примесь любопытства и величества.
— Не замёрзну, — хмыкнул он. — Десять лет провожу здесь время, когда хочется побыть в одиночестве. Вот и ты набрёл на эту тропу.
— Вы её вытоптали?
— Угу.
Издалека, словно голоса, доносился стрекот сверчков. Прячась в высокой траве, они прыгали с места на место, сообщаясь друг с другом. Создавался удивительный хор из звуков природы, и он был искренен, чист, самозабвенен и самоотвержен. Как было бы прекрасно слушать такое целую вечность и сидеть вот здесь, на этом камне, рядом с единственным близким человеком за всю свою ещё короткую жизнь.
— Это опасно? — задал вопрос Хейден, шурша ногами в трарве.
— Тебе нужно довериться Джоанне — тогда опасно не будет, — Юэн, казалось, уже предугадал, в чём будет заключаться вопрос его студента. — Поверь, она повидала сотни сознаний. Твоё не станет для неё сюрпризом.
— Я не могу довериться ей, — удручённо ответил Кристенсен. — У меня огромные проблемы с доверием.
— На кону твоя жизнь, Хейден, — напомнил Юэн. — Думай хотя бы об этом. Если мы не предпримем никакие попытки, тебе же будет хуже.
— А вы? Вы так сильно страдали, когда видели сны? — надежда сквозила в голосе студента.
Юэн посмотрел на него и не мог не заметить, как короткие волосы колышутся с дуновением ветра. В вечерних сумерках Хейден казался таким юным и таким прекрасным с его ещё гладкой кожей, не испещрённой многочисленными морщинами, и пухлыми розовыми губами, словно плод молодой вишни. Он отличался красотой, несомненно. Быть может, великой красотой, которую этому миру ещё только предстояло увидеть.
— Да, — безо всяких эмоций ответил Юэн — просто чтобы ответить.
Когда рано уходишь с вечеринки, слышишь приглушённую музыку, льющуюся из окон, и, оглядываясь на окно в надежде, что кто-то провожает тебя взглядом, видишь свой же призрак — призрак, держащий в руках бокал вина и разговаривающий со случайным знакомым, которого ты не знал никогда и никогда больше в жизни не встретишь. Так же и сейчас — где-то там, вдалеке, был самый разгар какого-то празднества. Быть может, кто-то отмечает день рождения или объявляет о помолвке, а может, люди собрались в кругу у костра и распевают песни.
Там было весело, и переселенцы, знавшие друг друга, наверное, по несколько лет, наслаждались этим незамысловатым праздником, а здесь, в уединённом местечке, сидели две заблудшие души, что не могли обрести покоя из-за постоянных тревог. Лишь тихий шёпот травы и шелест листьев нарушали тишину — а возможно, добавляли ей какого-то уюта.
— Это случилось десять лет назад, — промолвил Хейден, теребя в руках сорванную травинку. — А боль ещё такая, словно всё произошло вчера.
Юэн не задавал лишних вопросов. Он, смотря высоко в небо, слушал. Просто слушал — и всё, что иногда нужно рассказчику.
— Я не помню своего отца. Может, он бросил мою маму, когда узнал, что она забеременела. Может, не узнал. Может, всё совсем не так, как я представляю. В любом случае его не было в моей жизни. Я вырос без отеческих наставлений, не чувствуя его прикосновений, даже не зная, каково это — жить с отцом. Здорово, наверное. Моя мама выносила, родила и выходила меня. Она была мудрой женщиной. Каждый вечер я залезал к ней в кровать — в ноги — и просил рассказать историю, и у неё всегда набиралась куча разных историй — ума не приложу, откуда она их знала. И всегда рассказывала их более чем реально, так, что я заслушивался ими. Я задавался вопросом: мама, такое случалось в твоей жизни? А она улыбалась, подмигивала мне и, расчёсывая волосы, говорила, что выискала истории в книгах. И я до сих пор мечтаю найти эти книги — просто чтобы вновь услышать её голос в своей голове. И так мы проводили с ней целые дни. Моё беззаботное детство… Сколько бы я отдал, чтобы вернуться туда. И провести самые бесценные моменты лишь с ней… У меня больше нет близких людей. Друзья? — он хмыкнул. — Я не верю в дружбу. Однокурсники? Я не доверился бы им. Я не люблю разговаривать с людьми, а уж тем более открывать им душу.