Как я уже говорил, он привык получать всё. Абсолютно всё. Включая и личные желания, веления души. Все служанки в округе боялись внезапного прилива фальшивой любви Адама по отношению к ним. Были случаи, когда те уродовали себя, лишь бы не навлечь на себя хитрый взгляд их хозяина.
Время шло. Адам развлекался с девушками своего окружения, подрастал и приобретал красивые черты лица, одновременно бывшими настолько неприятными всякому проницательному взгляду, что те мгновенно догадывались о его настоящей сущности. Истинный красавец снаружи, но уродец внутри. Таков был он. А особенно его хищные глаза, с упрёком смотревших на всех, кто находился рядом с ним.
В наследство ему достался небольшой участок земли с несколькими слугами, в тихом уголке страны, где он прожил всю свою жизнь. Эти слуги всю жизнь находились рядом с ним: видели, как он рос, а некоторые росли вместе с ним. Девушки продолжали калечить себя, лишь бы не попадаться на глаза своему хозяину, но оставалась одна — гордая и неприступная, словно скала, а цепкие лапы Адама были волнами, которые никогда её бы не разрушили. Тёмные волосы, бледная кожа, яркие красные губы — дьяволица в человеческом обличье. Ева. Самая прекрасная женщина. Так считал и Адам. Два дьявола, они встретились и воспылали яркими чувствами друг к другу. Он — страстью, всепоглощающей любовью, преклонением, она — ненавистью, презрением, жестокостью. Она не имела права чувствовать такое по отношению к своему хозяину, в конце концов, он не давал ей умереть в захолустной комнатушке по соседству с другими слугами, и потому переселил в свой особняк, выделил самую красивую спальню и задумал жениться на ней, подарив богатство, славу и роскошь до конца жизни. Однако он не учёл одного — он никогда не подарил бы ей счастья, утешения и спокойствия. Силой заставив её переехать, он стал ждать, пока она проникнется к нему взаимными чувствами, но этого не происходило. Он забыл обо всех остальных женщинах, видя перед своими глазами лишь её: когда засыпал, просыпался, в счастье или горе. Она была для него богиней, смыслом жизни. Юный граф ударился о неё, расшибся о её строгий взгляд, как расшибаются волны о скалы. Волны и скала — вот идеальные слова, их описывающие. Первые — лишённые гордости, воспылавшие неугасающей любовью, такой искренней, какой она могла быть, но её огромный минус состоял лишь в эгоизме. Сам того не понимая, Адам любил её и лишь думал о себе во время этой любви. Он заботился о ней лишь потому, что не хотел причинять боли самому себе. Он дарил ей самое лучшее, чтобы её всегда видеть только в лучшем свете. Она была для него как игрушка, хотя Ева — живой человек, обладающий собственными чувствами. Она никогда его не любила. Никогда. И с течением времени, как только менялись их жизни, переселялись души, она видела в нём лишь отвратительного человека с запятнанной репутацией грешника, грязным нравом и отвратительным мировоззрением. Она видела его настоящего, даже несмотря на его бесконечно тёплые — я бы даже сказал горячие — чувства.
Однако надо воздать ему должное. Он никогда не прикасался к ней, если она сама того не позволяла. Он держался от неё на почтительном расстоянии и даже поцеловать боялся, лишь бы только она не разгневалась. Он относился к ней как к царице и боготворил её. Она похитила его сердце. Она вырвала его сердце и сожгла, насмехаясь над ним, и он погиб от душившего его чувства к ней. У них не осталось детей. Они провели своё вечное заточение в том замке, пока их души не переселились в другие тела.
Но у Адама был план. Он не хотел отпускать её от себя и позволять ей любить кого-то ещё, а единственный способ остаться друг с другом навсегда — возыметь одинаковую судьбу, связанные души и разумы. Он понимал, каким ценнейшим даром обладает, раз может видеть своё прошлое, а потому, развив свои способности до невообразимых, смог вторгнуться в разум Евы. Однако он не подозревал, что у неё тоже немалые способности. С тех пор и началась эта гонка, о которой ты хоть немного смог узнать, — вздохнул Юэн, вновь поглощая коньяк.
Хейден сидел в задумчивости и не мог ничего сказать в ответ. Он лишь переваривал информацию, которую ему только что сказал Юэн, и всё шире округлял свои глаза по мере понимания истории. Между делом профессор, крутя в руках бокал, продолжил:
— Евой её называют все, чтобы обобщить образ о ней. Дьявола же зовут Люцифером, хотя у него много имён. Так же и у Евы. Последнюю её реинкарнацию звали Дейзи, и её вроде бы замечали в Нью-Йорке.
Хейден вздрогнул. Вздрогнул так, что по телу побежали мурашки.
— Дейзи?! — воскликнул он. Дейзи, Нью-Йорк, последняя реинкарнация…
— Да, — нахмурив брови, отозвался Юэн.
— Она сейчас жива?
— Насколько я знаю, погибла лет десять назад.
— Десять…
Хейден начинал осознавать некоторые вещи, что не укладывались в его голове. Темноволосая белокожая женщина, красивая, как сам свет, гордая, неприступная и бесконечно умная… по имени Дейзи.
— Что с тобой, Хейден?
Профессор видел, как лоб студента покрывается испариной, тому становится трудно дышать и он вскакивает со своего кресла, мечась по кабине и стараясь успокоиться. Юэн подскочил сразу же, подбегая к нему на всех парах и смотря на него снизу вверх.
— Хейден! — вскрикнул он, и тот, не в силах хоть что-то выговорил, лишь промычал слова, которые МакГрегор с трудом разобрал.
— Мою маму звали Дейзи, Юэн. И она погибла десять лет назад.
========== Часть 18 ==========
Юэн не помнил, когда в последний раз употреблял такое же количество коньяка, как сегодня, причём за столь короткое время. Он напился, по-настоящему напился — и понял об этом слишком поздно, чтобы предотвратить опьянение. Хейден лишь исподтишка наблюдал за ним, не в силах упрекнуть своего профессора в действиях, а потому всячески намекал ему на предстоящий тяжёлый день, на неимоверное количество занятий на неделе и тяжёлые будни.
Но МакГрегор не слушал. Незаметно для себя он снова и снова просил подливать ему в стакан коньяку, а затем хлестал его с улыбкой на лице — под конец полёта он уже не стесняясь предложил спиртное своему студенту, но тот, обладая благоразумием, отказался. Профессор то и дело вспоминал нелепые истории из жизни, и уже вскоре Хейден в подробностях знал про выпускной своего преподавателя, защиту его диплома и прочие формальности, через которые должны проходить все студенты.
Под конец путешествия Хейден уже напрямую обратился к Юэну, попросив отставить стакан в сторону — он мог позволить себе немного грубости, все равно Макгрегор бы ничего не вспомнил на следующее утро. Профессор, подмигнув ему и снова двусмысленно произнеся: «Ну как скажешь, малыш», — послушался разумного студента и послал ему воздушный поцелуй с соседнего кресла. Кристенсен залился краской и вскинул брови, но решил не придавать значения — все же МакГрегор был пьян, а все его поступки — лишены смысла.
Они приземлились, и неспешный спуск по трапу сопровождался отчаянными попытками Юэна не отпускать от себя бортпроводника, умоляя оставить их вдвоём наедине. Юноша в форме, округлив глаза, сам стал выталкивать профессора из самолёта, уже не отвечая на его провокации. Он лишь перекинулся взглядом с Кристенсеном и нашёл в его голубых глазах сочувствие и те же самые по степени равные своим раздражение и дикую усталость. Хейден проводил Юэна до такси, уже поджидавшего их возле аэропорта, усадил его на заднее сиденье и опустился рядом. Затем сказал водителю адрес, и они тронулись с места, проезжая по ночному городу — миру чарующих огней, звёзд и особенного воздуха, распространявшегося по всему Нью-Йорку, такому родному, милому Нью-Йорку. Удивительно, думал Хейден, он и не замечал, как скучал по городу, находясь в лагере.