Юэн сидел рядом, прикрыв глаза и наслаждаясь мягким движением колёс черного автомобиля. Такой статный, привлекательный и… абсолютно пьяный, заметил Хейден, причём первое — с нескрываемой улыбкой, а последнее — со сложенными в тонкую линию губами. И так они ехали, не замечая ничего вокруг и лишь ожидая, пока дом появится на горизонте.
Мимо горящих вывесок, бизнес центров, кинотеатров, магазинов и ресторанов — неотъемлемых частей материального мира, поглотивших всех без разбора. Мимо громкой музыки и яркого неона в темных переулках, мимо парка — единственного островка природы в крупном мегаполисе. Мимо дорогого, недоступного и манящего, пока не въехали в тихие районы, до которых тускло доходил свет из центра и слабо, теряя свои ноты, долетала музыка.
Юэн смотрел в окно, наверное, не узнавая собственные пейзажи, и блуждал ладонью по сиденью в поисках руки Хейдена. Наконец найдя её вслепую — Кристенсен не пытался препятствовать этому — он накрыл её, как будто в этом было его единственное утешение. Профессор повернулся и блуждающим взором наткнувшись прямо на мимолетный и строгий взгляд Хейдена улыбнулся ещё шире, только в отличие от хмельной улыбки в этой читалась незатаенная грусть.
— Ты такой красивый, — прошептал он, любуясь профилем своего студента в тусклом свете фонарей, лучи которых еле доходили до окон автомобиля. Его короткие торчащие волосы, ещё только начинавшиеся кудри, светлые локоны, как у Аполлона. Сияющие глаза, в секунду отражающие тысячи эмоций сразу, и невозможно было узнать, какие из них преобладали в конкретный момент. И все это с нескончаемой трагедией, мучившей его на протяжении многих лет. Юэн тяжело вздохнул, будучи не удостоенным ответом студента, и снова отвернулся, а Хейден, не зная, куда спрятать взгляд, молился, чтобы профессор забыл все, что сказал и сделал этим вечером, кроме этой, одной-единственной, самой чувственной и проникновенной фразы.
***
Lola Blanc — Fly Away
Хейден поблагодарил судьбу и пилота самолёта за то, что те доставили их домой ближе к ночи. Иначе он представления не имел, как бы затащил профессора в его дорогую квартиру в конец пьяного и совершенно не осознающего, что происходит на глазах, у таких же приличных богатых людей. «Лучше бы он жил в собственном доме где-нибудь на окраине», — думал Кристенсен, приветствуя консьержа и с невозмутимым взглядом и влача профессора по полу, придерживая его за плечо. Благо, консьерж слишком хорошо знал МакГрегора, чтобы не впустить их. Хейден молился, чтобы никто не зашёл в подъезд, пока они стояли в ожидании лифта. Тот, как назло, влачился с самой минимальной скоростью, которая только может быть. В этот момент профессор принялся распевать песни, знакомые ему ещё со студенческой поры, которые Кристенсен узнал лишь потому, что пару раз слышал их по радио. Он понимал, что заставить преподавателя замолчать — идея бессмысленная. Настолько же бессмысленная, как и все выходки Юэну в этот момент. В конце концов они добрались до нужного этажа, и тогда студент был готов упасть без сил, потому что профессор забыл, куда положил ключи и положил ли вообще. Хейден принялся копаться в его портфеле, перерыл все возможные карманы и лишь когда надежда решила покинуть его, он нашёл их звякающими на дне. Открыл дверь просторной студии и впустил лучи искусственного света из коридора, а за ними — как будто лишенное костей тело профессора. Тот продолжал скулить во все голос отрадные песни из восьмидесятых, а Хейден спешил закрыть дверь, пока кто-нибудь не обнаружился на лестничной площадке.
Он быстро скинул обувь и проводил профессора до гостиной, где усадил на диван. Затем, слушая задушевные тексты популярных в прошлом веке хитов, аккуратно расстёгивал его пиджак, жилет и рубашку, а Юэн, к его удивлению, вообще не сопротивлялся. Это играло на руку Хейдену, когда он, снова поднимая его с дивана и стараясь, чтобы тот не упал по пути или не выкинул чего пострашнее, наскоро довёл его до ванной и заставил зайти в душевую кабинку, предварительно сняв штаны, а сам остался стоять у раковины, наблюдая, как МакГрегор корячится с кранами, не разбираясь в них.
— Хейден! — позвал он. — Я не помню, откуда должна течь вода.
— Не придумывайте, профессор, — раздражённо ответил Кристенсен и заглянул в душевую кабинку и почти сразу же лишился дара речи. Дыхание спёрло где-то в горле. Юэн стоял перед ним совершенно голый. Попятившись обратно, Хейден заговорил: — Вы всё прекрасно знаете, Юэн. Знаете, как пользоваться… — его голос дрогнул. На мгновение ему показалось, что МакГрегор смотрит на него совершенно трезвым взглядом и просит о помощи. Хейдену ничего не оставалось, как ютиться вместе с ним в узкую кабинку. Он скинул свою рубашку, позаимствованную из гардероба Юэна накануне, и остался в одних джинсах. Затем взял мочалку и принялся намыливать профессора, старательно натирая его спину и при этом проклиная весь мир от самого основания. А ещё людей, придумавших хранить алкогольные напитки на борту частного самолёта переселенцев.
Ему было безумно стыдно. От каждого прикосновения к оголённой коже профессора. Теперь он мог видеть каждый его мускул, каждый кубик пресса, родинку, прыщ, морщину — всё было во власти его взгляда. Только не при таких обстоятельствах он хотел бы заполучить столь ценную картину. Не сейчас…
Наспех помыв профессора и стараясь не смотреть ему ниже пояса (даже мысль о том, что у самого Хейдена строение тело было в точности таким же, не отменяла его бесконечного смущения). Когда он вдоволь натрогался его тела, он быстро вышел из кабинки, подавая профессору полотенце, а сам выходя за дверь. Он нашёл большой гардероб, тянувшийся вдоль стены в спальне, наугад вытащил оттуда старую помятую футболку, которую свет, наверное, не видел с чудесных времён выпускного Юэна. Затем отыскал какие-никакие широкие трусы и пошёл с этим богатством обратно.
Он не стал просить, чтобы профессор сам надел футболку, а потому сам кое-как натянул её и помог ему выйти, направляясь прямиком в спальню. Сказать, что он уложил его на кровать, было бы несправедливо, потому что ему так и не удалось этого сделать до конца. Он лишь долгими уговорами настаивал на том, что в столь позднее время пора спать, а Юэн предлагал продолжить его импровизированную вечеринку и всячески намекал, что на кухне он может найти лишнюю бутылку шампанского.
— Нет, Юэн, пожалуйста, ложитесь спать, — вновь попросил Хейден, прикладывая немного силы, дабы повалить этого непослушного профессора на кровать, а тот упирался.
— Хочешь со мной? — заплетающимся языком спросил тот, цепляясь за руки студента и стараясь уложить его вместе с собой. От него отчётливо несло запахом алкоголя.
— Прошу вас, не надо, — упирался Кристенсен, вырывая свои руки из цепких объятий профессора, но тот, вопреки всему, к тому же обладая большей мышечной массой, смог-таки притянуть к себе студента, и тот неожиданно для себя самого упал прямо на грудь Юэна. Ещё пару мгновений они смотрели друг другу в сияющие голубые глаза (у профессора — от хмели, у студента — от страха), а затем всё произошло настолько быстро, что они оба не смогли этого заметить.
Прижав руки Хейдена к кровати, а затем обхватив его плечи, Юэн приник к его устам своими и принялся жадно целовать, будто каждое прикосновение к девственной коже юноши было живительным глотком воды. И чем больше он целовал его, тем больше ему не хватало.
Хейден не отстранялся. Сперва он пытался вырваться из этих горячих объятий, но все это продлилось настолько незначительные доли секунды, что уже быстро он сдался этим сильным рукам и позволил командовать собой. Юэн пропускал свои ладони сквозь непослушные волосы Хейдена, ворошил их, и от каждого прикосновения по телу Кристенсена проходили мурашки. Тот не знал, что делать, не мог ответить на самые простые вопросы вроде куда следует положить руки или что он должен делать, а потому решил поддаться течению событий и не предпринимал ничего.
И несмотря на то, что он так давно хотел оказаться в такой ситуации, он не был доволен. Он бы удручён, что профессор заметил его только находясь в состоянии опьянения. С печальным выражением глаз он отвечал на его поцелуи, зная, что на следующее утро воспоминание об этой ночи останется только в его голове.