— Есть только одна Ева. И она погибла в автокатастрофе десять лет назад. Вот тайна её смерти. Ни битва разумов, ни убийство от руки Адама. Потеря управления — по официальной версии, — он печально хмыкнул.
— Этого не может быть… — ошеломлённо прошептала Падме. — Ведь её душа должна была в кого-то переселиться, а если бы это было так, то наши ученые мигом бы её обнаружили. У нас слишком развитая система поиска переселенцев, чтобы мы утеряли, возможно, самого сильного из нас.
— Тем не менее ваша система не нашла меня, — выдал Энакин. — Есть кое-какие погрешности. Кстати, ты говорила, что её душа, душа моей матери, перенесется в другое тело. Возможно ли, что когда-нибудь этот круг замкнётся и разум погибнет навсегда?
Падме покачала головой.
— Душа бесконечна. Она всегда будет искать чистые, не занятые тела, дабы обрести пристанище.
— Ты имеешь в виду, моя мать фактически может быть жива?
— Энакин, все источники указывают на то, что Ева погибла в схватке разумов с Адамом, а сам Адам бесследно исчез.
— Но вы противоречите сами себе! Если она погибла, то снова возродится.
Натали удручённо опустила взгляд.
— Я сожалею, Энакин. Но Адам захватил её разум. А душа не должна существовать отдельно, без него. Он убил Еву. Чтобы навсегда оставить её себе.
Хейден тяжело стукнул кулаком по парапету, после чего зарыл пальцы в волосы и спрятал глаза. Падме невольно вздрогнула, испугавшись его движений.
— Вы не можете знать наверняка! — воскликнул он, отворачиваясь. Вид водопада уже не успокаивал его.
— Послушай меня, Энакин! — Падме обошла его и встала рядим с ним, заглядывая в его голубые глаза. — Их битва отличается ото всех, что была до этого. Адам навсегда забрал её сознание с собой, чтобы Душа Евы не нашла его. Она исчезла навсегда, а вместе с ней и Адам. Я сожалею, Энакин… Но Евы больше нет. Она больше не вернётся к нам.
— Тебе-то откуда знать? Ты пристально следила за ними, чтобы такое заявлять? — в глазах Энакина проступали первые слёзы. — Ты не можешь говорить так уверенно, просто потому что прочла все эти книги! Они — полная ложь, вот что я скажу тебе. Ева не могла умереть. Она не могла… Просто так… Сдаться ему. Нет, она не могла.
Энакин отвернулся и отошёл от Падме, стараясь побыть наедине с собой, хоть и должен был охранять сенатора. Девушка вновь обошла его, стараясь говорить с ним лицом к лицу. Она просто терпеть не могла, когда к ней поворачивались спиной.
— Энакин! — Падме сжала пальцы в кулаки в неистовом возмущении. Ещё бы — ведь кое-кто её не слушал, когда она считала, что говорит правду. — Я не могу представить, как тебе больно, но надежда…
— Надежду нельзя терять, Падме, — он скрестил руки на груди. — Не в этом случае. Мы должны найти мою маму. Мы должны отомстить Адаму, этому мерзавцу, посмевшему поднять руку на святую женщину. И положить на неё свои чёрные глаза.
Энакин вновь подошёл к парапету, делая глубокие вдохи и стараясь загнать слёзы обратно, туда, откуда они пришли. Становилось тяжелее. Внутренний мир Энакина вновь начал овладевать Хейденом, и память о Еве потихоньку уходила от него. На смену прибывали чувство долга и желание охранять Падме, а ещё — сблизиться с ней. И стать по отношению друг к другу не просто сенатором и личным телохранителем, выполняющим службу по решению более высокого круга.
— Послушай, Эни, — Падме подошла к нему и накрыла своей ладонью его собственную. Это уменьшительно-ласкательное ублажало его слух, и он уже уставал думать обо всём, что его тревожит, хотелось лишь отдаться инстинктам и ощущениям и погрязнуть в этом волшебном мире навсегда. — Послушай, — повторила Падме. — Если твоя мать жива — а после твоих слов я верю, что она жива, — мы найдём её, я обещаю. Я помогу тебе, что бы ни случилось. Даже если надежда будет гибнуть, я останусь с тобой.
И она, ласково прикоснувшись к его щеке ладонью, прикоснулась к его сухим устам своими, влажными, и поцелуем вытерла скупые слёзы, только начавшие катиться по его щекам.
— Хорошо? — спросила она. Энакин кивнул. Он верил ей.
***
А затем Хейден проснулся, вспоминая, что только что увидел. Он очнулся в общежитии, на жёсткой кровати, и тишину нарушал храп его соседа. Наверное, стоило рассказать о своём происхождении Юэну.
Что он сегодня собирался сделать. Обязательно. Потому что он чувствовал, что Юэн знает больше, чем говорит.
========== Часть 22 ==========
Хейден дождался, пока первокурсники высыпят из аудитории, громко перекрикиваясь и становясь все бешенее от осознания факта, что наконец-то получили долгожданную свободу. Затем он, провожая гневным, нетерпеливым взглядом последнего выходящего студента, постучал по косяку двери и заглянул внутрь.
Юэн, как всегда, складывал бумаги в свой портфель, и как только он услышал лёгкий стук костяшками пальцев по деревянной поверхности, то сразу же с улыбкой обернулся — он уже знал, кто мог там стоять.
— Хейден! — воскликнул он. — Рад тебя видеть. Проходи, конечно.
Кристенсен, смущенно глядя в пол, прошагал к кафедре, не смея снова посмотреть в эти чистые синие глаза. Он и не заметил, как профессор, радушно приветствуя его, обнял. Ничего бы не выглядело странным, если бы Юэн по-отечески похлопал его по спине или плечу, но он этого не сделал. Он лишь нежно погладил студента, позволяя своим рукам опуститься чуть ниже, к бедрам. Хейдену было боязно, но одновременно он хотел утонуть в этих объятиях, а потому, уткнувшись носом в плечо профессора, в наслаждении прикрыл глаза и выдохнул. В этих руках он чувствовал себя в безопасности.
Юэн отстранился, не позволяя объятиям продлиться чуть дольше положенного. Отойдя за кафедру, он вновь принялся раскладывать бумаги. Хейдену казалось, что профессор делает это специально, чтобы отвлечься. С того самого дня, когда они открыли для себя отношения чуть глубже, чем профессор-студент, Кристенсен каждый день наблюдал, как тот ворошит свои записи, планы лекций и вырезки, перемешивая между собой, таким образом избегая тихого, ничем не отвлекаемого, диалога.
— Как твои дела? — поинтересовался Юэн, грызя кончик карандаша и исподлобья поглядывая на студента. В такие моменты на его устах всегда играла ухмылка, а брови изгибались в причудливые волны.
Хейден взял стул, стоявший рядом с кафедрой, уставил его напротив стола, повернув к нему спинку, и сел, облокотившись на неё локтями. Он соединил обе ладони в один большой кулак и уставил на них подбородок, глядя в пол.
— Ну, совсем недавно я узнал настоящую историю своего происхождения, — начал он.
Юэн заметно напрягся. Лёгкая улыбка сошла с его уст, он перестал ворошить бумаги.
— И что же ты узнал? — настороженно поинтересовался профессор.
— Для начала, я оказался приемным сыном. А усыновила меня не кто иная, как Ева, взявшая для этой реинкарнации имя Дейзи Кристенсен.
И он покосился на Юэна, дабы проследить за его реакцией. Он с интересом наблюдал, как тот опустился на стул и, сглотнув слюну, приготовился слушать дальше.
— Угу, — срывающимся голосом произнес он. — И как же ты это узнал?
— Нанес визит одному должностному лицу, по совместительству — человеку, который вполне мог стать моим отчимом. Он рассказал мне все, что нужно знать.
— Понятно, — Юэн кивнул головой.
— Вы ведь тоже знали об этом, не так ли? — Хейден сощурил глаза. — Я вижу это по вашей реакции, мистер МакГрегор, — с неистощаемым сарказмом в голосе проговорил он.
Профессор кивнул. Поднял полный серьезности и настороженности взгляд и в упор уставился на Кристенсена.
— Да.
— Тогда почему не говорили мне?
— Потому что твоя мать благополучно стерла все воспоминания о себе из моего разума.
***
Хейден на секунду замолчал, пытаясь понять эту махинацию.
— Но… зачем?
— Помнишь наш последний визит в твоё сознание? Я увидел там её. И она вернула мне все воспоминания, Хейден, вернула, чтобы спасти тебя. Это мой долг.
— Вы не расскажете мне, что случилось, Юэн?
МакГрегор сделал глубокий вдох и сложил руки на столе — точно так же, как это сделал Джон Бойега перед своим рассказом. А затем — ударился в собственные воспоминания, раскрывая перед студентом все карты.