Я искал её по библиотекам и обзванивал больницы, полицейские участки, господи, я бегал по самым опасным переулкам города, чтобы найти её, там, где она обитала раньше, но я потерял с ней связь. Адам присвоил её себе, чего хотел на протяжение уже нескольких веков. Ева влюбилась в своего худшего врага. Чистая ненависть превратилась в истинную любовь.
О дальнейшей её жизни я могу судить только по слухам, пользующимися популярностью среди переселенцев. Говорят, её дух был замечен неподалёку от нашего лагеря, но это всего лишь предположение.
Я встретил её в твоём сознании, и лишь потому напился так сильно в тот вечер. Прости меня. Я не осознавал, что делал. Я не верил, что дорогой мне человек может оказаться так близко ко мне. Я оплакивал её. Думал, что она мертва. Она утверждала, что, поселившись в твоём разуме, обрела поистине вечную жизнь; спасает тебя от Адама, способного растягивать свои паучьи лапы до близких Еве людей. Она говорила, что тот хочет забраться в твой мозг и заставить своими руками совершить какое-то преступление касательно самой Евы и её отношений с Адамом. Она призналась, что стёрла все воспоминания о себе из моей головы ради моей же безопасности. Битва с Адамом — её битва, и больше никто не должен страдать от сражения, что ведут два разума на протяжении нескольких веков. Возможно, она как-нибудь поговорит с тобой. Возможно. Но ты должен знать, Хейден, что твоя мама всегда с тобой. Она навсегда в твоём сознании. И она спасёт тебя, когда тебе будет больно.
***
Юэн выдохнул, облокачиваясь о спинку стула. В аудитории воцарилась тишина. Удушающая, раздражающая, она, словно одинокая капля воды, билась о твёрдый каменный пол. Хейден не мог выдавить ничего; он даже не мог посмотреть на профессора — каждый взгляд на него напоминал теперь о Еве.
— Разве переселенцы имеют способность поселять свой разум в чужой голове? — прошептал Кристенсен. — Я думал, это срабатывает только с душой.
Юэн грустно улыбнулся.
— Ты забыл, что Ева была одним из самых сильных переселенцев? Она могла проделывать такие трюки, от которых мороз по коже шёл.
«Но я никогда не буду хотя бы немного походить на неё», — подумалось Хейдену, и он, запустив свои руки в немного отросшие кудри, застонал, сам не понимая от чего: то ли от скорби, то ли от осознания услышанной истории.
— Спасибо, что рассказали мне все, профессор, — прошептал он.
— Не за что, Хейден. Береги себя. И не забывай хоть иногда называть меня просто по имени.
Кристенсен с печалью в глазах посмотрел на профессора и кивнул.
— Если тебе удастся поговорить с ней, дашь мне знать? — с надеждой в голосе спросил Юэн. Хейден кивнул.
А затем встал, чтобы удалиться из кабинета. Присутствовать здесь, сидя напротив МакГрегора, смотреть в его синие глаза и слушать сладкий голос более было невыносимо.
— До свидания, Юэн, — его голос дрогнул. — Приятно было с вами увидеться.
Он уже подходил к двери — с огромной надеждой, что в последнюю секунду профессор остановит его и скажет что-то напоследок, и Хейдену не придётся возвращаться в общежитие с тяжелым грузом в душе от своих чувств к МакГрегору, и тот словно услышал его мысли.
— Постой, Хейден! — крикнул он, подрываясь со стула и подскакивая к студенту. Последний чуть не рухнул на пол от неожиданности, когда поворачивался.
— Вы что-то хотели? — хоть и дикая боль окутывала его душу, Кристенсен, подавляя в себе слёзы, но всё же не скрывая любопытства, заглянул профессору в глаза.
И Юэн молча достал из кармана небольшую связку ключей и протянул Хейдену. Тот вопросительно на них посмотрел. Прежде чем он успел задать хоть какой-либо вопрос, МакГрегор выдал:
— Это ключи от моей квартиры. Теперь они твои. Мой дом — твой дом, и ты можешь приходить ко мне, когда захочешь. В любое время дня и ночи я приму тебя.
Хейден нарочно пытался скрыть слезы, накатывавшие на его глаза, пока Юэн преподносил ему столь ценный подарок. А затем он, не сдерживая своих чувств, уткнулся профессору в грудь, обнимая его, и МакГрегор услышал тихие, едва заметные всхлипывания. Он, погладив Хейдена по волосам, поцеловал его в макушку, успокаивая. И прижал его к себе, поглаживая по спине, понимая, что только он сам способен вытащить юношу из темноты.
========== Часть 23 ==========
Лазурь чистого неба накрывала лужайку, как будто ложась на неё. Возможно, так казалось лишь Энакину. Атмосфера, царская вокруг, дарила ему умиротворение.
Энакин не хотел вспоминать о прошедшем дне. Во-первых, он спал, а сон для того и нужен человеку, чтобы отвлечься. Во-вторых, в последнее время слишком много событий и происшествий легло на него, они окутывали его и поглощали, не давая возможности выбраться.
А ведь он так давно не видел обыкновенных снов. Обычных, где-то странных или забавных, в которых отражались все его эмоции и впечатления, полученные за день — а то и за всю жизнь. В детстве ему всегда снилось что-то хорошее — естественно, он засыпал рядом со своей матерью, в запахе душистого мыла и вкусного теста. Он старался не забывать лицо своей матери, но оно, как назло, пряталось от него в сумерках воспоминаний. Всякий раз, как он возвращался к определённому моменту из детства, он всё реже и реже видел отчётливые черты лица Евы или её голос. И от этого ему становилось невыносимо больно.
А сейчас он лежал здесь, на зелёной лужайке, посреди мягкой травы, прислушиваясь к дуновению ветра и чувствуя, как солнце бросает на землю ласковые лучи тепла. Рядом была Падме; прикрыв глаза от наслаждения и слегка улыбаясь, она наслаждалась свежей погодой. Всё, казалось, так и пропитано умиротворением и спокойствием, пока в душе Энакина бушевала гроза. Как будто сама судьба приказывала ему перестать думать обо всех тревожащих его вещах. Прятала Хейдена под оболочкой Энакина и подавляла все его чувства.
Если бы можно было так легко забыть о той истории, что ему рассказали Джон и Юэн, то раствориться в моменте казалось не таким уж сложным действием.
— Падме? — окликнул он девушку, и та, приоткрыв один глаз, покосилась в сторону Энакина.
— Да? — с любопытством ответила она.
— Могу ли я попросить тебя просветить ещё в один аспект переселения душ?
— Конечно, — хмыкнула Падме. — Спрашивай что хочешь. Считай меня своим личным экскурсоводом.
Энакин тут же вспомнил, как примерно таким же образом Юэн охарактеризовал девушку, и усмехнулся.
— Скажи, возможно ли такое, чтобы человек умер в собственном видении? Что произойдёт в таком случае?
Падме заметно напряглась.
— Почему ты подумал об этом?
— Да так, — Энакин и вправду не знал, что ответить. — Я думал насчёт истории своей мамы. Ведь её прошлые инкарнации погибали. Что происходило дальше?
Падме поудобнее устроилась на траве — так, чтобы видеть перед собой лицо Энакина. Своей фигурой она загородила попадание солнечных лучей на его лицо, отчего тот перестал щуриться и посмотрел на неё.
— Сновидение менялось следующей жизнью, — стала объяснять она. — Это как сериал: ты заканчиваешь смотреть один эпизод, и тебе сразу же подают следующий. Так же случается и с инкарнациями: ты следишь за определённым человеком всю его жизнь, начиная с определённого момента. А затем — ты ощущаешь его последние надежды, сожаления, всё то, что что он чувствовал в момент до… перерождения, так сказать. А затем тебе показывают новую инкарнацию, с самого её рождения. Скорее всего, воспоминания из детства будут частыми, обрывочными, чтобы душа поскорее подошла к основному моменту развития событий, становлению человека.