— Но что же нам делать? — глаза Падме были стеклянными от слёз.
— Нам уже нечего терять — полетели к нему.
И они полетели. А дальше было всё, как в тумане: Падме, надеясь, что родственная связь поможет справиться с Энакином, применила все возможные приёмы переубеждения, аргументируя всё тем, что муж разбивает ей сердце и поступает неправильно, что он предаёт светлую сторону и присягает на верность тирану, что стоило бы предотвратить предупреждение Фелисити и перенаправить события в другое русло. Но он не слушал. Это было ожидаемо. Он, совсем потеряв самоконтроль, едва ли не задушил свою любимую, но как только на помощь пришла тяжёлая артиллерия в лице Оби-Вана, он оставил её в покое и перешёл к своему бывшему учителю.
Кеноби скинул свой плащ на пол, оставшись в белых одеждах. Энакина же украшала чёрная накидка. Две стороны — свет и тьма — приготовились бороться друг с другом, понимая, что исход у битвы будет только один, и этот исход послужит причиной смерти одного из них.
Убить Энакина было единственным возможным вариантом из всех. Пусть и с огромной болью в душе, но Оби-Ван сделает это, чего бы это ему ни стоило. Он спасёт Вселенную, как того просила Ева, а ещё спасёт Натали, которую практически считал своей дочерью.
Они сражались долго и наносили друг другу тяжёлые увечья и раны. Они пытались победить друг друга световыми мечами, постоянно вскидывая их и направляя на противника. Они перемещались по базе, начиная с высокой смотровой площадки, где без сознания лежала Падме, откуда её давно забрали на борт. Стараясь не попадать на лаву и не позволяя ей обжигать свою кожу, они в конце концов остались на двух летающих камнях, что несли их друг напротив друга. Разгневанные, злые, готовые с достоинством принять свою участь или сделать всё, что было в их силах, для своей выгоды, они смотрели друг другу в голубые глаза, понимая, насколько близки они были некоторое время назад и какими врагами они были сейчас.
«Сделай это, — твердил в голове Энакина голос сенатора. — Убей его, иначе он убьёт тебя.» Именно так же и думал Оби-Ван. И когда они направили свои мечи вперёд, всё внезапно изменилось. Как только Энакин приготовился вонзить своё оружие в тело учителя, то тут же исчез — на мгновение секунды, а ему казалось, что это время тянулось бесконечно.
***
Он оказался в бесформенном пространстве, абсолютно бесцветном и никаким образом не ощущаемым. Он даже не мог сказать, что оно белое — потому что оно было прозрачным. Спустя некоторое время стали вырисовываться предметы наподобие деревьев и цветов, а совсем скоро он услышал грохот воды в водопаде и пение птиц.
Он вновь оказался в том саду, в котором был вместе с Юэном во время своего первого перемещения в сознание. И сейчас он снова здесь. Как и раньше.
Только теперь он явственно видел перед собой образ своей матери. Такая же великолепная, красивая, с мудрым взглядом и лёгкой улыбкой на устах, она предстала напротив него. Он уже не верил в это. Она была здесь — живая, реальная…
— Какое знакомое место, — промолвила она, окидывая мечтательным взором пейзаж.
Хейден не мог вымолвить ничего. Он больше не держал в руках световой меч, а одежда на нём мгновенно превратилась в повседневную, в которой он посещал занятия в колледже. Он вновь обрёл собственную личность, на мгновение отрёкшись от Энакина в его разуме.
— Мама? — произнёс он ломающимся голосом, словно это слово далось ему с огромным трудом. Он видел перед собой женщину, сильную, не сломленную годами и той битвой, что она вела бог знает сколько лет.
— Здравствуй, сын. Как же давно я мечтала с тобой встретиться… — прошептала она, подходя ближе и прикасаясь ладонью к щеке Хейдена, видя перед собой не по годам взрослого и мудрого сына. — Как же ты вырос…
Тот сразу же схватил её ладонь и прижал ещё крепче к коже, пытаясь убедить себя, что Ева реальна и стоит прямо перед ним.
— Мам… Я…
— Не говори ничего, Хейден. Всё, что видишь ты, вижу и я твоими глазами.
— Я скучал, ма, — выдавил он. — Я не думал, что смогу вновь тебя увидеть… — на его глаза навернулись слёзы, и он крепко обнял мать, прижимаясь к ней всем телом и содрогаясь в рыданиях. Ева гладила его по волосам, успокаивая.
— Тише, тише, Хейден. Всё хорошо. Я с тобой.
— Мама, я не знаю, что мне делать… Я на грани убийства Оби-Вана.
— Я знаю. Я всё знаю, Хейден. Присядем?
Она указала на одиноко стоявшую под тенью дерева лавку. Он тут же послушался её и опустился на деревянную скамью, не отрывая взгляда от матери.
— Прежде скажи мне, что выслушаешь всю мою историю и поймёшь её от начала до конца. Ты вникнешь в неё и — сотри слёзы с глаз — выполнишь свою миссию, хорошо? Оставь сантименты на потом. Я безумно скучаю по тебе, сынок, только — верь мне — не время тратить силы на чувства. Я тоже тебя люблю. Безмерно люблю. Но послушай меня…
Хейден кивнул, глотая слюну и часто-часто кивая.
— Я готов.
И Ева, увидевшая во взгляде сына абсолютную уверенность и готовность слушать, начала свой рассказ, в котором раскрыла все карты и козыри, коими должен был воспользоваться её сын.
========== Часть 29 ==========
Я не знаю точно, кем я родилась впервые. Воспоминания были довольно обрывочны, а сейчас, спустя столько лет, я уже и не вспомню их. Моя первая более-менее осознанная инкарнация родилась служанкой, и её звали Евой. С тех пор я ношу её имя, потому что считаю своим родным как никакое иное. Да, это просто отвратительно, что мир раньше был поделён на богатых и тех, кто им прислуживает. Возможно, эта традиция осталась до сих пор. В любом случае я привыкла находиться в образе крестьянки всю свою жизнь и даже представить себе не могла, каково это — оказаться на высоте, захватить власть и кем-то управлять.
Юэн, наверное, рассказывал тебе про наше с ним знакомство. Он был врачом, хорошим, истинным врачом, которого свет никогда не видывал. Я излила ему свою душу и рассказала, что меня тревожат невероятные сны, в которых я перемещалась в другие миры и исполняла разные роли за определённого человека, пока этот человек не умирал. Тогда я цеплялась за новую ассоциацию, и жизнь подкидывала мне очередные видения, раскрывая тайны своего прошлого.
Я жила в бедности и нужде всё детство, будучи служанкой, и моим покровителем был английский граф Адам. Мы были ровесниками, и он, страстно влюбившись в меня, убрал с должности служанки и превратил в высокопоставленную особу. Я жила в его замке, доставшемуся ему по наследству, спала в отдельной спальне и принимала завтрак, обед и ужин вместе с ним в одной столовой — по разным краям стола. Я ни в чём себе не отказывала, любая моя прихоть была бы тут же исполнена. Мне потакали все — в том числе и те самые слуги, с которыми я когда-то выполняла свою рутинную работу.
Адам клялся мне в вечной любви. Говорил, что будет ждать, пока завоюет моё сердце, и он даже не прикасался ко мне, не притронулся пальцем, даже когда — я видела по его глазам — он мечтал об этом больше всего на свете. Адам был превосходным влюблённым: верным, преданным, терпеливым. Я видела печаль и боль в его глазах всякий раз, когда я отказывала ему, и он не смел высказывать свою обиду. Однако у меня были на то свои резоны. Он был просто отвратительным человеком. Эгоистичным, самовлюблённым, дерзким и скользким, и именно поэтому я никогда не отдам ему сердце. Пока в его жизни не появилась я, он перебрал тысячи любовниц и бросил их, лишь воспользовавшись их доверием. Они все были служанками, нищенками, парочкой из них были даже жёны других богатых графов. Он заводил тысячи любовных связей. Я не могла поверить, что он остановится на моногамии, лишь встретив ещё одну — такую же простую, обыкновенную — служанку. Позволив ему это сделать, я бы увидела, как он снова закрывается в спальне вместе с несчастной, не смевшей отказать, девушке, и это разбило бы мне сердце. Я никогда не питала к нему чувств. Ровно никаких. Кроме ненависти, жадной и всепоглощающей, такой же, как и его любовь.