Вернулся я домой со службы часов в семь, а в десять был вызван к министру на дом, где оказалось созванным новое по тому же предмету совещание при участии сенаторов Н. С. Таганцева и А. М. Кузь-минского, которые, ознакомившись с делом, пришли к такому же заключению, что и департамент. Все-таки и после этого С. С. Манухин бумаги не подписал, а решил взять ее с собой на следующий день в заседание Совета министров, чтобы лично объяснить министру внутренних дел мотивы, по которым он не может выразить согласия на предложения его ведомства. Оказалось, конечно, как и следовало ожидать, что министр внутренних дел о переписке этой и не слышал и никаких претензий по поводу проектируемого отзыва не имел, найдя его и со своей стороны совершенно правильным. Только тогда С. С. Манухин подписал наконец бумагу. Такие случаи повторялись очень часто.
Другим скучным занятием было составление для министра всеподданнейшего доклада. Так как дела министерства по свойству своему мало в чем могли привлекать внимание государя, и единственно, чем министр мог надеяться заинтересовать его величество, были представления о помиловании осужденных (докладывались, конечно, лишь два-три, а остальные государь разрешал по доверию к министру), то С. С. Манухин старался выбирать для доклада такие дела, которые, не будучи слишком сложными или длинными, могли в то же время вызвать улыбку своим содержанием или какими-либо забавными созвучиями. И вот происходили долгие объяснения всякий раз, когда приходилось подбирать дела для всеподданнейшего доклада, причем соображения и колебания Сергея Сергеевича о том, какое дело пустить вперед, бывали бесконечны. Он ужасно радовался, когда попадались смешные фамилии обвиненных или потерпевших.
Копаться во всей этой трухе было ужасно скучно, мне казалось, что я сижу в глубоком погребе, а за стенами тем временем гремит и сверкает жизнь. Я заскучал и через пять недель вернулся обратно в Министерство внутренних дел на свое старое место, которое, по счастью, оставалось незамещенным, заслужив тем самым в глазах солидных людей репутацию человека вздорного и легкомысленного. Добрейший А. А. Хвостов с год после этого на меня дулся, но потом простил.
Оказалось, однако, что я поступил совсем не легкомысленно, и мое стремление вернуться в живое ведомство было правильно. Спустя, кажется, неделю я был вызван Булыгиным, сменившим князя [Святополк-]Мирского в должности министра внутренних дел, и назначен в состав образованного им совещания, которое в исполнение высочайшего рескрипта, последовавшего на его, Булыгина, имя, должно было подготовить предположения о призвании выборных от населения лиц в делах законодательства. Мне он поручил и делопроизводство этого совещания. Впоследствии, сойдясь ближе с Булыгиным, я узнал, что привлечен был к этому делу по совету С. Ю. Витте, который, однако, при этом предупредил Булыгина: «Смотрите за ним внимательно, чтобы не стал болтать журналистам», – странное обвинение, ибо с кем с кем, а с журналистами я не водился, да и вверяемые мне служебные тайны умел хранить тверже, чем кто-либо.
Явившись в день, назначенный для первого заседания, состоявшегося в приемной комнате перед кабинетом министра внутренних дел в доме на Фонтанке, я застал там: профессора Санкт-Петербургского университета по кафедре государственного права И. М. Ивановского, Ф. Д. Самарина[15], директора канцелярии Министерства финансов А. И. Путилова и помощника статс-секретаря Государственной канцелярии А. Ф. Трепова. Таков был состав подготовительного совещания, имевшего содействовать Булыгину в исполнении высочайше возложенного на него поручения.
Начались длинные и нудные разговоры. Булыгин к возложенному на него поручению относился с видимой неохотой, как бы не допуская, что из всего этого может нечто выйти, и не знал, с чего начать. Два первых заседания он занимал нас рассказами о том, что происходило в Комитете министров, который в те дни обсуждал предположения о порядке осуществления высочайшего указа от 12 декабря 1904 г.[16]; по обычаю своему, Булыгин спокойно удивлялся и слегка иронизировал.
Ф. Д. Самарин первый открыл обсуждение дела, ради которого нас собрали, сказал длинное слово по существу вопроса. Его мнение сводилось к тому, что наилучшим способом осуществления высочайших предуказаний о привлечении выборных от населения к участию в делах законодательства было бы учреждение для сего губернских совещаний из представителей от сословий, в зависимости от свойства подлежащих рассмотрению правительственных предположений, отзывы каковых совещаний получили бы затем окончательную разработку в центре. Это было явное стремление похоронить несимпатичное ему начинание, законопатив самую идею в медвежьи углы. Не встретив сочувствия своему мнению, Ф. Д. Самарин на следующие заседания более не являлся.
16
Высочайший указ от 12 декабря 1904 г. «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» предусматривал введение большей части предложений, выдвинутых в упомянутом «докладе Святополк-Мирского», правда, о разрабатываемых мерах говорилось в общей форме. Предусматривались меры по устроению крестьянской жизни, расширение прав земских и городских учреждений, сокращение применения положений об исключительной охране и стеснению прессы, введению начал религиозной терпимости, разработка системы государственного страхования рабочих и т. д. Пункт о привлечении выборных от населения в состав Государственного совета в указе отсутствовал, поэтому вопрос, в каких учреждениях и как они должны работать, остался открытым.