Хуан Гойтисоло
ВОСПОМИНАНИЯ
Из книги «Острова отчуждения»
Временно поселившись в квартире Моники на улице Пуассоньер, я вернулся к своему давнему замыслу, который не раз обсуждал с Кастельетом и Еленой де ла Сушер: создать журнал, свободно публикующий материалы эмиграции и внутренней оппозиции, открытый литературным и политическим течениям Европы. Первой моей мыслью было организовать с помощью Масколо комитет французских интеллигентов-антифашистов, поддерживающих эту идею. Наш разговор состоялся пятнадцатого сентября пятьдесят шестого года. Тогда я еще не знал, что начиная с этого дня десятилетия, прожитые в Испании, в Барселоне, — недавнее прошлое — будут играть в моей жизни все меньшую роль. Вскоре меня и Монику вместе с несколькими писателями, которым Масколо уже рассказал о моих намерениях, пригласили поужинать на улицу Сен-Бенуа. Там мы встретились не только с Маргерит Дюра и другими близкими друзьями Масколо, но и с Эдгаром Мореном, а также с Роланом Бартом, чьи «Мифологии», регулярно публикуемые в «Леттр нувель», я с жадностью прочел в Гарруче незадолго до приезда в Париж. Однако, к моему величайшему сожалению, беседа сразу свелась к тому, как лучше организовать покушение на Франко. Пуля должна была настигнуть его во время боя быков: один из гостей Масколо побывал на корриде, где присутствовал Франко, и утверждал, что диктатор представляет собой прекрасную мишень. Полиция не обращает особого внимания на туристов, меткий стрелок с внешностью иностранца может, не возбуждая подозрений, занять место на одной из ближайших к ложе Франко трибун, выстрелить и скрыться в толпе, пользуясь всеобщим замешательством. Эта идея захватила и Жана Ко — секретаря Сартра. Через несколько недель в пылу политического спора, разгоревшегося на улице Пуассоньер, он с удивительной самоуверенностью, почти с вызовом утверждал, что способен один за два-три месяца разжечь в Испании огонь революции. Как бы то ни было, энтузиазм, мгновенно вспыхнувший (не без помощи горячительных напитков) во время застольных бесед на улице Сен-Бенуа, постепенно угас, а мой план так и не осуществился. История не стояла на месте — мир вступал в период, богатый событиями, и стрелка политического компаса Масколо и его друзей вскоре повернулась совсем к другим полюсам.
Приехав в Париж, я, несмотря на множество проблем, поспешил встретиться с эмигрантами, а также с испанцами, недавно приехавшими с Полуострова, большая часть которых тогда находилась под влиянием КПИ: Туньоном де Ларой, Антонио Сориано — владельцем испанской книжной лавки на улице Сены, Эдуарде Оро Текленом, Рикардо Муньосом Суаем, Альфонсо Састре, Эвой Форест, Хуаном Антонио Бардемом. Через несколько дней после приезда, Масколо привел меня в кабинет Мориса Надо, издателя «Леттр нувель», и я изложил ему свой план: создать журнал на испанском языке, чтобы прорвать наконец блокаду цензуры. За этой первой попыткой последовало множество других, и все они, как правило, заканчивались тем, что после долгих и бесполезных споров, запретов, отказов у нас просто опускались руки, дело откладывалось в долгий ящик и предавалось забвению. Неудачи в борьбе сеяли вражду в наших рядах, больно ранили самолюбие. Правда, Надо горячо поддержал мой план, но он не располагал средствами для его осуществления и обещал поговорить с Альбертом Бегюэном и Полем Фламаном, Встретившись с Бегюэном, мы вместе с Масколо и Муньосом Суаем решили попытать счастья у Фламана, возглавлявшего тогда издательство «Сёй». Он принял нас весьма любезно. Излагая в общих чертах наши политические и литературные задачи, я вдруг понял, что говорю неубедительно — Фламан явно не верил в жизнеспособность предприятия. Конечно, тогдашний проект был чистой политической филантропией и не мог заинтересовать уважающего себя издателя. Несколько недель я тщетно ждал ответа и в конце концов решил отложить свою утопическую затею до тех пор, пока благоприятные перемены в Испании не привлекут к ней всеобщего внимания.
В январе пятьдесят седьмого, когда мы с Моникой вернулись из короткого увлекательного путешествия по Италии, вышло в свет французское издание «Ловкости рук» с предисловием Куандро, содержащим серьезный и глубокий анализ моей книги. Роман писателя из франкистской Испании, появившийся после пятнадцати лет глухого молчания, сразу вызвал огромный интерес критики — на него откликнулись буквально все, начиная с «Юманите» и кончая «Фигаро». «Левые» газеты, как и следовало ожидать, подчеркивали бунтарский дух и бескомпромиссность романа, отмечали, что между строк угадывается несомненная враждебность автора официальной Испании. Несмотря на множество изъянов, некоторую упрощенность и очевидные реминисценции, «Ловкость рук» была книгой, которую ждали, и ее приняли с невероятным энтузиазмом: ни одно из моих зрелых произведений, начиная с «Особых примет» и до настоящего времени, не сумело заслужить столь единодушного одобрения. В этом ярко проявилась угодливость и пристрастность газетной псевдокритики, давно уже ставшей в Париже, как, впрочем, и везде, рабыней предрассудков, мод, личных интересов и связей, лишенной всякого смысла ярмаркой тщеславия, где все продается и покупается, где любого могут превознести до небес либо грубо высмеять. Шум, поднявшийся вокруг «Ловкости рук», открыл франкистским властям мои истинные взгляды, но в то же время обеспечил мне некоторую безопасность: режиму, претендовавшему на уважение Европы, не подобало преследовать писателя, чьи произведения ни в одной демократической стране не могли бы считаться «опасными».