— Что это за консервы вы принесли?
— Не знаем, взяли, что попало.
— Это, конечно, помидоры! Почему вы не взяли мясных консервов? Сразу бегите обратно, Вячеславу нужно мясо.
Мы отправились обратно, но, дойдя до края обрыва, взглянули с него вниз и увидели разбегающихся людей: началась стрельба, и на этот раз уже по толпе. Пришлось отказаться от дальнейшего предприятия. Дома мы стали рассматривать коробки консервов, и — о, ликование! — это были не помидоры, а мясо. Вячеславу на ближайшее время праздник. Когда Фламинго поняла, откуда и как явилась продовольственная помощь, она пришла в ужас.
— Куда это я вас посылала!
Во время оккупации резко усилилось гонение на евреев. Оно началось с самого объявления политики «Оси». Но при итальянском правительстве оно не принимало тех чудовищных форм, как после вторжения немцев. Евреев ловили на улицах, врывались в дома, устраивали на них целые облавы, хватали их и увозили из Италии в пресловутые Campi di sterminio — лагеря уничтожения. На виа Tacco заработал центр Гестапо. О допросах и пытках в этом доме рассказывалось много ужасов. Время от времени делались также облавы на молодых итальянцев, первых попавшихся, которых увозили в Германию. Иногда хватали и женщин, чтобы заставить их работать на армию. Весь город был полон прячущимися людьми.
Ватикан и лично Папа Пий XII делали все, что только могли, для помощи евреям и их спасения. Евреев прятали по монастырям, распределяли по всевозможным католическим организациям. Папа и его дипломатические представители способствовали тысячам евреев эмигрировать в Америку и в другие свободные страны. Все это делалось секретно, так как всякое открытое выступление за евреев вызвало бы со стороны Гитлера свирепые репрессии (как это уже случилось в августе 1942 года, когда после публикации протеста голландских епископов против преследования евреев тысячи людей были посланы в газовые камеры).
Ватикан стал также убежищем и для дипломатов враждебных Германии стран. Вся крошечная территория его была полна скрывающимися иностранцами, лишенными возможности выходить за его пределы. Один из них, американский chargé d’affaires, Харольд Титтман, пригласил Диму давать уроки своему сыну. Это было, конечно, неосторожно, тем более, что сам Дима был французским подданным. Какая‑то неопределенная работа в Ватикане (сознаваться, где он там работал, конечно, нельзя было) придавала некоторый официальный характер его пребыванию в Риме, но это заставляло его каждый день проходить в Ватикан через весь город, где постоянно были немецкие патрули.
Жизнь потекла мерно и мрачно. Рано утром мы ходили по очереди — Дима, Фламинго и я — стоять в хвосте за папиросами
(в эту зиму Вячеслав почти не выходил): Вячеслав был отчаянный курильщик. Продовольствия в городе не было. Спасали мешочники, которые пересекали поля римской Кампаньи и добывали в маленьких городках и селах вокруг Рима то, что еще можно было найти: обычно муку и деревенский пресный сыр «качотта». Нередко эти предприимчивые люди попадали под обстрел. В городе все было спокойно. Школы и университет открыты. Я регулярно ходила преподавать в консерваторию. Были открыты театры, давались великолепные концерты, в Опере шло целиком «Кольцо» Вагнера. Все спектакли и концерты во время оккупации начинались в точно назначенный час. Точно! Ни одной минуты запоздания не допускалось и двери зала закрывались.