Утренний завтрак наш в тот день длился без конца. В. И. рассказывал, рассказывал. Упала завеса. Открылась «даль романа». Вдруг стук в дверь: хозяйка предупреждала, что пришел гость. Так рано? Кто бы это мог быть? (Было уже вовсе не рано). Появился монах близкого бенедиктинского монастыря. Человек замечательный по глубине и подлинности своего религиозного опыта. В. И. радовался его посещениям: они всегда бывали духовно плодотворны. Он подошел к В. И.: «Monsieur, je vous félicite». В. И. был так поглощен образами и жизненными перипетиями своих героев, что даже не очень удивился: — «Как же Вы о том знаете?» Зато вопросу такому весьма удивился аббат. — «Помилуйте, день св. Вячеслава большой праздник. Как же можно забыть? А Вы забыли?» Выяснилось: В. И. с детства чтил день своего ангела. Но в России и в Чехии св. Вячеслав празднуется 4–ого марта, а на западе — 28–ого сентября. В. И. чувствовал себя совершенно счастливым, чего давно уже не было: в совпадении дня рождения первых слов «Повести о Светомире» с днем св. Вячеслава он видел доброе предзнаменование. «Святому Вячеславу» он написал «Моление» еще в 1917 г. именно 4–ого марта. Оно кончалось поминанием его жития:
Как некогда ты сам у вышнеградских башен
Сок гроздий выжимал для литургийных брашен,
Так сопричастникам божественную Кровь
Для общей вечери воскресной уготовь.
Образ Светомира, топчущего «красно зѐленье», был навеян образом юного царя — виноградаря. Но в остальном жизнь царевича шла по другому пути.
В течение последнего месяца в Риме В. И. писал легко, в непрестанном радостном подъеме. К концу каникул оказалась готовой вся первая книга. В. И. продолжал писать роман и в Павии, и после 1934 года в Риме. Писал медленно; не торопил, не вызывал видений грядущих событий в жизни Светомира; записывал, когда представали. К началу войны были окончены три книги. Война прервала писание романа: ведь весь он был сказанием о «грешнице святой», имя которой не упомянуто — о России. В конце 1944 г. исход войны был уж ясно виден. И Муза призывает поэта обратиться от стихов к роману, который он называет «баснословием»
(I, 221–222).
Когда склонялся раскаленный от летнего зноя день и с моря начинал дуть прохладный ветерок «понентино», на террасе собирались друзья пить чай, закусывать колбасой, сыром, и начинались оживленные дискуссии. Приходила и кузина Фламинги, Леля, прозванная у нас Сеттером, которая тогда жила в Риме. Мы с ней старались незаметно подложить Фламинге гоголь — моголь, который она в пылу разговоров, не осознавая этого, понемножку съедала. Обычно на все предложения Фламинге чего‑нибудь съестного следовал ответ: — «Нет, спасибо». Сама же Фламинго была худенькая, как голодающий индус. Беспокоилась Леля за нее и по более существенным причинам. Она решила, что Вячеслав губит жизнь Фламинги и что их непременно нужно разлучить. Поэтому она старалась, как могла, их поссорить. Они оба на нее за это сердились и старались ее отвадить. Только много лет спустя, как‑то в Париже, Леля мне сказала, что, если Фламинго определила всю свою жизнь именно так, спорить уже с этим бесполезно, и в конце концов дружба с Вячеславом, быть может, была для нее не гибелью, а счастьем.
Приезжал из Скопье Голенищев — Кутузов, часто приходил на террасу и читал Вячеславу стихи. Они очень подружились. Приезжал также, к радости Вячеслава, и старый друг Аничков. Оба они, Голенищев — Кутузов и Аничков, стремились повстречаться со священником Буонаюти. Буонаюти, большой эрудит, одно время популярный профессор Римского университета, был представителем движения модернизма, за что его отлучили от Церкви. Он часть года жил в деревне недалеко от Рима, где вокруг него образовалось нечто вроде общины. Вячеслав с интересом расспрашивал друзей об их свидании с Буонаюти. Сам он тогда с ним не видался. Под влиянием политики Конкордата Буонаюти был изгнан из университета, лишен кафедры и жил в бедности со своей матерью в домике на виа Номентана. Там Вячеслав был у него в гостях. Дима на всю жизнь запомнил это свидание: Вячеслав взял его тогда с собой.
Как‑то раз приезжаю в Рим из Швейцарии, Вячеслав и Фламинго меня встречают радостно и сообщают:
— Мы нашли замечательный пансион на Корсо, пятый этаж, вид на Рим, Сан — Пьетро, атмосфера очень изысканная, щепетильная, его клиенты почти все «подеста» («городничие») разных южных городов. Там особенно соблюдают тонкие, немного церемонные манеры, и при этом пансион стоит очень дешево.